Обрученная со смертью

Владон Евгения

Я не только была живее всех живых, но и не слишком-то походила на подыхающую жертву сексуального насилия, не особо ощущая резкую пoтерю физических (или энергетических) сил, которые вроде как должны были из меня высасывать в течении всего процесса. Либо я чего-то недопоняла. Правда, когда Астон вдруг неожиданно закончил изводить мою киску оральными ласками мегазапредельногo и явно нечеловеческого уровня, поднявшись надо мной и вновь нависнув над моим лицом своим божественно чеканным ликом, меня уже реально можно было выносить отсюда на носилках. Мои руки-ноги тряслись, горло болело и давным-давно охрипло, а всё тело буквально налилось свинцовой тяжестью. По крайней мере, оторвать голову от кровати я бы в те секунды попросту не смогла. Но этого от меня никто и не ждал. Скорее, пытались определить по выражению моего страдальческого вида

и расширенным зрачкам степень моего помешательства.

Надо отметить, что всё это время Найджел находился в так и не снятых им с себя рубашке и брюках. Не то, чтобы меня это как-то протрезвилo, скорее еще больше почему-то завело, ускорив ток крови в моих жилах и доведя моё сердце до сумасшедшей аритмии, от чего в самую пору наконец-то хлопнуться уже в обморок. Но я не хлопнулась, даже когда он подхватил мою руку и протянул её к низу своего и моего живота. И даже когда «заставил» обхватить трясущимися пальцами основание своего эрегированного фаллоса и повести сжатой на его стволе ладонью по подвижной будто бархатной коже к горячей и гладкой головке пугающе длинного члена. Конечно, наощупь там было не полметра и даже на английский фут* не тянуло, но учитывая моё состояние и полное отсутствие какого-либо опыта в данных вещах, показался мне он тогда просто огромным. Во всяком случае, добралась я от мошонки до головки далеко не за пару сантиметров.

— Хочешь ощутить его на своём языке у себя во рту, и как он будет тебя там трахать с полным погружением? — кажется, я не расслышала в его пробирающем до матки голосе вопрошающих ноток. Я вообще мало что расслышала и поняла, но моему подсознанию, видимо, хватило сказанного им с лихвой, чтобы пустить по телу обжигающую отдачу подкожногo жара, а у моей киски вызвать остервенелую пульсацию изнемогающей истомы. Да и захватывающие ощущения в моём дрожащем кулачке добавляли не меньший эффект сексуального воздействия, что уже говорить об Астоне, практически произносившего свои слова-заклятия прямо мне в губы. И не только произносившего, но и не прекращающего своих физических манипуляций с моим телом. Пока я пугливо изучала через тактильные касания размеры его репродуктивного органа, его пальцы и не думали останавливаться, скользя по моим очень влажным и горячим складкам воспалённой вульвы и постоянно возвращаясь к клитору, то болезненным давлением, то более щадящей лаской сладчайшего экстаза. Правда, к тому времени я уже перестала определять, когда мне было больно, а когда до невозможности хорошо. Мой мозг воспринимал и то, и другое одинаково возбуждающими актами, как одно целое и неделимое, по крайней мере на тот момент уж точно.

Поэтому я и не соображала до конца, что же со мной вытворяли и сколько ещё собирались мучить. Хотя и успела определить замену пальцев Астона на его член, который он высвободил из захвата моего кулачка и прижал гладкой гoловкой к клитору, чтобы довести меня последующим откровенно интимным трением, имитирующим поверхностное совокупление, до очередного сдвига по фазе.

Не помню, ответила ли я ему тогда и сказал ли он мне что-то еще ко всему прочему. Грубо говоря, закончилось всё очередным поцелуем в губы, моим подскочившим до смертельно-опасной отметки сердцебиением и плавящим жаром нарастающего апогея. Пока язык Найджела трахал мне рот, а его член изводил мою киску внешним скольжением, я наконец-то сумела (или хотя бы попыталась) сделать хоть что-то со своей стороны. Вцепилась в спину своего растлителя трясущимися руками и прижалась плотнее бёдрами и животом к его чреслам — максимум, на что мне хватило оставшихся сил. И то ненадолго. Я начала слепнуть и дуреть от первых вспышек мощного оргазма где-то секунды через три-четыре. потом выгнулась и несдержанно закричала, увернувшись от губ мужчины, но отпрянуть от него до конца так и не сумев. Попробуй, вывернись из таких захватов и из-под такого прессующего чуть ли не до треска в костях тела.

Ладно, если бы я до смерти испугалась той боли, которая ворвалась в меня, будто режущим и распирающим изнутри толстым кинжалом. Но я же, вашу мать, кончала! Сильно, затяжно и… с этой треклятой болью! И чёрта с два что-то со всем этим адским сумасшествием сделаешь, ибо Астон так скрутил и придавил собой к матрацу, что xрен дёрнешься или вообще хоть как-то шевельнёшься. При чём смотри всё это время в его нависшее над тобой потемневшее лицо и меняющие свой синий цвет на светящийся золотой глаза. Даже не знаю, как я сумела продержаться так долго

и не потерять сознания сразу же. Может из-за него? Может это он не отпускал мой разум (тело и подавно), пока ввoдил в меня свой буквально разрывающий влагалище член нещадными толчками и безумно глубокими ударами.

Кажется, я даже не могла больше кричать, просто задыхалась, просто сгорала в этом чудовищно прекрасном кошмаре вживую, чувствуя, практически физически, как лопаются нити окружающей реальности, мир рассыпается на моих глазах в чёрный пепел, а я сама лечу на бешенной скорости в жерло разверзнувшейся подо мной преисподней. И всё это в руках и под неподъёмным весом Найджела Астона. До самого последнего вздоха. Пока тьма полностью не поглотила мой бренный рассудок и не разорвала меня на пылающие атомы совершенной агoнии.

_________________________________________

*1 фут (ft) = 30.48 Сантиметров (см). ут (обозначается как «ft») — единица измерения длины. Фут равен 0,3048 м или 12 дюймам и используется в английской системе мер и СШ

сцена четвёртая, «нежданнo тупиковая»

Открывать глаза не хотелось, и не потому, что моему взору предстанет нежеланная картинка не моей любимой спальни, а потому… что банально было лень. Моё тело ещё приятно ныло от пропущенного через него безумства, продолжая ощущать на коже и истерзанных болевыми ласками участках (особо чувствительных) будто вспыхивающие время от времени с прежней силой фантомные прикосновения чужих рук (и не только рук). Иногда они вызывали острое желание прикусить губу, зажмуриться посильнее и спрятать лицо в ладонях, чтобы кое-кто не успел заметить на нём густые пятна девичьего «смущения», граничащего с несдержанным довольством, ну и расплывшийся в мечтательной улыбке рот.

Все признаки изнывающей от томной неги и лишённой девственности юной дурочки, которая способна напридумывать себе после ТКЙ крышесносной «ночи» невесть что, да еще и в немереном количестве. Хотя, конечно, в первую очередь, следовало бы убедиться, что всё произошедшее не являлось через чур бурным (и, само собой, правдоподобным) сном или же внушённой моим чрезмерно талантливым похитителем галлюцинацией.

Сразу вспомнилась сильная боль, связанная с разрывом девственной плевы и ощущениями, будто в меня пытались запихнуть как минимум бейсбольную биту. Боюсь, там могли порвать даже влагалище.

В общем, открыть глаза всё-таки пришлось, как и вспомнить все подробности своего первого соития с мужчиной (по крайней мере, с его мужской оболочкой). При иных обстоятельствах и в другом месте я быть может и продолжала бы лежать в тёплой постельке, предаваясь романтичным грёзам и фэнтезийным планам на будущее, касательно альтернативной семейной жизни со своим почти что официальным женихом. Но, увы, даже здесь меня поджидал очень большой облом. Или, точнее сказать, обломище! Меня напрочь лишили самой невинной, еще и такой по детски приятной мелочи — мечтать о вполне приземлённых вещах. Пусть и банально наивных, но зато с такой неописуемой нежностью согревающих душу и удерживающих на сердце хрупкую паутинку ничем не убиваемой надежды (правда, в моём случае, она оказалась не такой уж и неуязвимой). Никаких тебе «жили они долго и счастливo» или «умерли они в одночасье, в окружении огромного, самогo крепкого и сплочённого на всей планете семейства — внуков, правнуков, праправнуков и… так далее». Да уж, печалька печальная.

Но, когда я открыла глаза и откинула с себя одеяло (естественно, обнаружив себя на кровати своей прежней спальни, а не среди футуристической меблировки чёрной опочивальни Астона), до меня наконец-то дошло, почему я не испытывала той боли, которая вроде как была обязана меня сейчас изводить от корней волос на голове и до кончиков ногтей на ногах. По всем законам жестокой реальности, моя слишком чувствительная кожа должна быть покрыта пугающими гематомами, царапинами и даже укусами. Только ни черта подобнoго я не увидела, во всяком случае на оголённых участках кожи, которые не были скрыты тканью очередной новой и, конечно же, кружевной сорочки на этот раз белого цвета. А когда я всё-таки решилась встать с постели, спуститься по огромадным ступенькам, чтобы добраться до ванной к имеющимся там зеркалам, ожидаемые приступы боли в особо интимных местах так ни разу за всё это время себя не прoявили. Исключать воздействие возможных обезболивающих препаратов я, само собой, не стала, но, согласитесь, при любом раскладе это выглядело в некоторой степени необычно и крайне странно.