Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
– А из прозаиков?
– Ну тут надо подумать, – ответил Николай Иванович.
– Значит, Горький уже не тянет на донора?
Глаза у Сталина заяснели.
Присутствующий при этом разговоре Ворошилов сказал:
– А я люблю Маяковского. Что ни слово – то к делу.
Сталин возжег трубку.
– А что вы скажите о Бунине? – спросил.
– Так он же антисоветчик! – вскричал Ворошилов.
А Сталин вдруг – на память – стал читать:
И ветер, и дождик, и мглаНад холодной пустынейСлушатели переглянулись. Из трех – двое. Бухарин и Молотов.
А Ворошилов в такт строчкам притопывал ногой, как это делают доморощенные музыканты.
А Сталин продолжал читать:
Вчера ты была у меня,Но тебе уж тоскливо со мной.Под вечер ненастного дняТы мне стала казаться женой.Что ж, прощай! Как-нибудь до весныПроживу и один – без жены.В это время в комнату вошла Аллилуева! Взяла с полки какую-то книгу и удалилась. И этого момента было достаточно, чтобы у Сталина поменялся тембр голоса, которым он до этого читал. Тем более что он спросил:
– Не догадываетесь, что это?
И тут же добавил:
– Или плохо учились в школе?
Бухарин сощурился.
А Сталин продолжил:
Сегодня идут без концаТе же тучи – гряда за грядой.Твой след под дождем у крыльцаРасплылся, налился водой.И мне больно глядеть одномуВ предвечернюю серую тьму.Он вздохнул и возжег погасшую было трубку. Но курить не стал.
– И это все? – чудаковато спросил Ворошилов.
– Нет! – ответил Сталин и, переломив в пальцах спичку, закончил читать:
Мне крикнуть хотелось вослед:«Воротись, я сроднился с тобой!»Но для женщины прошлого нет:Разлюбила – стал ей чужой.Что ж! Камин затоплю, буду пить…Хорошо бы собаку купить.– О! Как здорово про собаку ввернул! – вскричал Ворошилов.
А Бухарин повторил:
– «Но для женщины прошлого нет». Тут – не возразишь.
– А хоть чье это, узнали? – спросил Сталин.
И двое из троих – это Бухарин и Молотов – кто хорошо учились в школе, первый раз слукавили перед Сталиным.
Подыграли ему своим мнимым невежеством. Ибо знали это стихотворение с поры, когда все подобное запоминалось стремительно. И только Ворошилов думал, что Сталин прочитал что-то из Демьяна Бедного.
– А теперь он нас клянет и устно и письменно, – сказал Сталин.
И двое из троих спросили, кого он имеет в виду.
И он погрозил им своим узловатым пальцем.
– Наши
– Так это же Бунин, – докончил свое притворство Бухарин. – Такой русский и такой далекий от нас.
– Да Горький тоже не ближе, – буркнул Молотов.
– У того причина, – сказал Сталин.
2
Гитлер уже не помнил, на каком выступлении он изрек:
– Партия без денег, все равно что иллюзионист без рук.
В контексте общей речи это не вызвало особых эмоций.
Кто-то закивал. Кто-то ногой притопнул. В знак согласия, что так оно и есть.
Но где-то внутри едва означившейся системы были люди наиболее дальновидные и, естественно, алчные. Они просчитали завершение круга, когда он еще значился запятой.
И одним из таких провидцев был руководитель «Союза баварских промышленников» Ауст.
Гитлер даже не подозревал, как внимательно следили за его политическим развитием «люди в сером», как в народе звали тех, кто шуршал купюрами, чтобы вложить их порой в безумные проекты.
Поэтому после того как будущий фюрер намекнул о том, как в любом строительстве важен фундамент, так во всяком начинании главенствует финансовая подпитка, два представителя «Союза баварских промышленников», уже упомянутый директор Ауст и юрисконсульт этого же концерна Куло, сошлись в одном уютном месте, чтобы за чашечкой того, что разгоняет кровь, и за рюмкой того, что стимулирует мозги, подумать на темы, которые всегда неиссякаемы, когда речь заходит о будущей выгоде.
Ауст был глыбисто прямолинеен, а Куло извилисто тонок.
Если перевести бы их на животный мир, то директор напоминал хищную черепаху, а юрист ядовитую ящерицу.
– Как тебе видится будущее этого болтуна? – с присущей ему бесцеремонностью спросил Ауст.
Куло уронил взор в чашечку с кофе и сделал вид, что собирается извлечь оттуда муху.
Ему не понравилось слово «болтун».
И не оттого, что он как-то иначе думал о Гитлере. А потому как не хотел сразу подпадать под зависимость чьей-то оценки.
Потому процитировал:
Бессловен только муравей,Что не знает истину затей.Он не пояснил чьи это строки, а уже – прозой – произнес:
– В его словах много рационального.
Ауст не согласился.
– Скорее всего, напористого. Он, как горный поток, который гонит муть и камни. Так вот, булыжники так и останутся глыбами. А муть преобразуется сперва в грязь, а потом и в то, что способно сотворить запруду.
– В вас пропадает дар литератора, – простодушно заметил Куло.
– Почему же так безнадежно? – вопросил Ауст. – Ведь тебя-то я, кажется, убедил в том, что еще не положил на бумагу. – И спросил: – Кого еще можно приобщить к нашему делу?
– Вдову, – не задумываясь, ответил юрист.
И Ауст понял, что речь идет о жене фабриканта роялей Бехштейна.
– Надо начинать с музыки, – кривовато кинул свой усмех юрист.
В самый разгар беседы, грозящей перерасти в дискуссию, ибо речь шла о будущей выгоде, на пороге пивной, где все это происходило, появился крупный мюнхенский промышленник Маффей.