Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
«Нет, товарищи мудрые ленинцы! – заочно начал разговор с ними Сталин – Ваш «залоп» был холостым выстрелом. А мы…»
Ему не дали додумать. Пришел еще какой-то «ходок».
Сталин решил какое-то время не изменять ленинским традициям. Хотя бесполезность их была более чем очевидна.
7
Сталин постигал мудрость раньше, чем она становилась таковой.
Троцкий был публичен, потому люди тянулись к нему.
Слушать не что он говорит, а – как.
И
Выискивал любой случай, чтобы, не важно о чем, но поговорить.
В том контингенте общения ему проигрывал не только Сталин, но и сам Ленин. Но в пользу Ленина работал миф. Кто, как и когда его создавал, толком ответить не мог никто. Хотя одни инженер-путеец, с кем Сталин коротал время в Царицыне, сказал:
– Главное противостояние, которое никто не в силах опровергнуть, – это борьба между добром и злом. И вы задумывались, кто руководит в мире и тем и другим?
– Опять Бог? – поиграл в догадливость Сталин.
– Нет, ум и душа.
Поняв, о чем речь, Сталин засмеялся:
– Значит, ум – зло?
– А вы сомневались?
Тогда они не сумели договорить. Инженера вызвали куда-то по срочным делам, и больше он не вернулся.
И вот сегодня в секретариате сказали:
– К вам какой-то путеец.
Вошел тот инженер.
– Никогда не догадаетесь, зачем я у вас, – с порога начал он.
– Неужто, чтобы закончить спор?
Инженер засмеялся.
– Вы, не льстя вам скажу, относитесь к тем собеседникам, которые не кичатся своей умностью. Ведь беда почти всех дискуссий в том, что они выливаются то во взаимную неприязнь, то в никудышнее согласие.
– Последние, кажется, требуют пояснения, – заметил Сталин.
– А вы замечаете, чем кончится спор, скажем, между начальником и подчиненным?
Сталин кивнул.
– А ведь рядовой сотрудник мог предложить что-то конструктивное.
– Несомненно.
– Но чтобы не испортить отношений с начальником, он поступается своим – даже бесспорным – мнением.
Инженер помолчал с минуту и сказал:
– Так ведь душа и есть то самое, что можно определить, как эталон справедливости.
– Потому что она от Бога? – не без лукавства спросил Сталин.
– Я подтвержу это своим молчанием.
– А ум от лукавого? – начал работать на опережение Сталин.
– Вспомните восемнадцатый век, – продолжил путеец. – Того же Вольтера.
– Ну тут я с вами согласен, – произнес Сталин. – Безбожник подарил миру Французскую революцию.
Наверно, он ожидал вопроса, который вытекал из сути их беседы: а что стало питательной средой двух гроз – зимней, что разразилась в феврале, и осенней, что произошла в октябре.
Но инженер сказал другое:
– О том, что душа и разум находятся в постоянном противоречии, доказывать, кажется, не стоит. Но беда в том, что современный разум насквозь пропитан эгоизмом.
Инженер оборвал себя буквально на полуслове:
– Однако
– Сколько вы за это время путей до ума довели? – поинтересовался Сталин.
– Я теперь их душой воспринимаю, – ответил инженер.
– Это как же понимать-то?
– Скажу только с одним условием.
– С каким же?
– Что вы ничего не измените в моей судьбе.
Сталин обещал.
И путеец рассказал, что Нижне-Волжскую железную дорогу возглавил бывший балтийский матрос.
И с первых же дней не взлюбил единственного дипломированного инженера.
Часто – без повода – угрожая, что переведет его в путевые обходчики.
И тот не стал дожидаться очевидного, а сам отправился на эту самую низшую должность.
– Значит, не по силам ему оказалась дискуссия с вами, – не спросил, а, скорее, констатировал Сталин.
– Только, – повторил инженер, – ради всего святого не принимайте никаких мер к тому, кто неразумность компенсирует упрямством.
Сталин, скрепя сердце, но обещал.
А когда они расставались, инженер сказал:
– Россией постоянно правят, то миф, то блеф.
И Сталин ахнул:
– Неужели вы это говорите где-нибудь еще?
– Поскольку я перед вами, стало быть, нет. – Потом он лукаво добавил: – Но ведь я имел в виду царскую Россию.
Инженер ушел, а Сталин подумал о том, что ему еще не приходило на ум. Что вот такие, как этот путеец, способны развить у народа инстинкт достоинства. Как раз то, что не хватает сегодняшним карательным органам, чтобы не чувствовать себя безработными.
И в этот же самый момент к нему вошел Дзержинский.
– Вот какие стихи наши воспитанники пишут, – сказал он, протягивая Сталину мятую бумажку.
На ней – крупно – было начертано:
Кто уродский.Словно Троцкий,Призовет идти назад,Или что-то в этом роде,Мы ему по новой модеЯзык вырвем через зад.– Нашли автора? – спросил Сталин.
– Да у них там такая круговая порука.
– А как у вас это оказалось?
– Да ими увешаны все заборы.
– Вот это надо предотвратить! – приказал Сталин. – А то все сочтут, что это наша работа. Ведь стихи-то, скажу вам, явно не начинающего.
И он внезапно уловил в этом поэтический почерк Дмитрия Донского.
8
Единственное, что четко уловил Сталин, работая с Лениным, – это что люди в разных пропорциях, но поделены на три категории: на судей, подсудимых и свидетелей.
И ощущение этого началось у него не теперь, когда он стал медленно, но ощущать свою единственность.