Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
– В итоге нас неправильно поймут, – заключил Ленин. – В Бога мы не верим, а сверхестественности уделяем столько явно нездорового внимания.
Кажется, Сталин тогда что-то пообещал. Во всяком случае, про себя отметил, что нужно эту проблему, хоть поверхностно, но изучить. Чтобы не выглядеть абсолютным профаном. И вот прошло два года. Что за это время изменилось?
Ну, во-первых, не стало Ленина.
Кажется, слово «не стало» еще хуже того, что характеризует кончину и носит банальное название «смерть».
И вообще, человечество на этот счет не очень разнообразно.
Ну
О, как, оказывается, раньше точно характеризовали – «преставился».
А Бехтерев? Он жив-здоров.
Ранее сформировал слух, что он, Сталин, параноик. Хотя, может, это и не его работа. Но изошла информация явно из института, которым он руководит.
Сталина всегда удивляло, что любое высказывание авторитетов всеми почему-то воспринимается, как диагноз.
Вроде каждый не может ошибиться или попросту не разобраться к проблеме.
На этот счет Сталину близок анекдот, в котором прочитывается аналогичная ситуация.
У Бога спросили: «Стоит ли наказывать грешника, который тебя не признает?»
На что Всевышний ответил:
«Сперва примите кару за то, что об этом меня спрашиваете».
Так родилось очевидное.
Сейчас, конечно, Сталин раскаивается, что тогда же не выполнил указание Ленина. А после было как-то недосуг.
Потому – что такое «мезмеризм и животный магнетизм» даже на уровне общего понятия – он не узнал.
Хотя дал конкретные задания не выпускать эту проблему из сферы политического видения.
Но именно нынче один из «ходоков» ему сказал:
– Наука существует для того, чтобы разрушать реальное представление об очевидном.
И Сталин вдруг – внутренне – ахнул.
Эта формулировка совпадала с ощущением, которое он носил в себе в виде бомбы замедленного действия.
БЕХТЕРЕВ Владимир Михайлович.
Родился в с. Саралях Вятской губернии в семье служащего. Высшее образование получил в Петербургской медико-хирургической академии, по окончании которой (1878) пополнил свое образование за границей. По возвращении на родину (1880) работал в Казанском университете, где стал профессором. В дальнейшем приехал в Петербург, где получил кафедру в медико-хирургической академии. Бехтерев организатор и руководитель первого в России вольного университета и психоневрологического института.
6
– Если ты не признаешь величия гения, то с твоим появлением на свет поторопится Бог.
Сталин понимает, что это послесловие к великому бытию.
Но никогда не думал, что на эту тему могут говорить – причем во время несения службы, – его охранники. Кажется, возгордиться этим. А может, и нет. Еще до конца не разобрался. Тем более что второй год без Ленина начался под знаком бесконечных разногласий. Причем, по любому поводу.
И замечено было еще одно.
Староленинская гвардия старалась доказать, что она не только лучше, чем они, комитетчики, в каких-то вопросах, но и безусловно права.
И ей несвойственны не только
Доходило до курьезов. Написал старый командор заметку об Октябрьском перевороте и озаглавил ее «Залоп «Авроры».
Ну журналисты ему, естественно, коммунистически-нежно говорят:
– Не «залоп» надо писать, а «залп».
И вдруг командор взвивается:
– Это мы стреляли по Зимнему, а ты тут ни при чем?
Ему пытаются объяснить.
Ничего не слушает.
Вернее, не слышит.
И это простой-то командор.
А что говорить о тех, кто теперь забрался несколько выше.
И еще одно.
Только отгремела Гражданская война, а уже столько такого снисходительного понавыдумано.
Особенно о Чапаеве. Как только могут, казнят его невежливо. Потом еще на одном зациклились. На чапаевских револьверах.
Приезжает как-то к Сталину один сибирский деятель.
Ну среди прочего разговора говорит:
– Я пистолет Чапаева в подарок москвичам привез.
Позвонили в музейный фонд.
Там взмолились:
– Только не это!
– Почему?
– У нас уже две сотни подобных экспонатов собралось.
С одной стороны, хорошо, что народ повеселел и его на юмор стало тянуть.
А с другой…
Хочешь испортить дело, посмейся над ним. И все. И больше ничего не надо. Все остальные сделают любители мифов. И только дети восприняли Чапаева правильно. Они стали в чапаевцев играть. Но это учило далеко не всех взрослых.
И вот нынче пришла к нему записка.
И тоже по поводу Чапаева:
«Прошу принять меня для разговора. В. В. Козлов».
Зашел.
– Ну что скажите? – спросил Сталин.
– Да я о Чапаеве…
У Сталина бровь с глазом сошлась.
Опять старая песня.
– Ну и что вы хотите добавить к уже известному?
– Да чуть расширить понимание начдива.
– Интересно.
– Я был его шофером.
– Разве?
Сталин чуть не выронил трубку.
А Козлов достает фотографию, на которой Чапаев сидит в автомобиле.
– Он еще тогда говорил, – вспоминал шофер. – «Для всех Чапай – это игрушечный рыцарь на коне». И смеялся над этим определением.
– А как вы у него в дивизии оказались? – спросил Сталин.
– Родился я в Сердобском уезде Саратовской губернии. Как говорится, с детства лаптем щи хлебал и тещиного скрипа боялся. Потом кто-то надоумил курсы шоферские пройти.
– И такие были? – спросил Сталин.
– Да. Причем частные. Так я стал водителем.
– А в Красной Армии как оказались? – поинтересовался Сталин.
– Пошел служить добровольно.
– И снова на автомобиле?
– Конечно.
Сталин не знает почему, но разговор с бывшим шофером Чапаева как-то заставил по-новому взглянуть на многие вещи, что обогатили собой повседневность. Вот его, простого деревенского парня, как он сказал «лаптежника», а потянуло к технике. На частные курсы пошел. Наверно, из последних денег. И с той поры прошли, считай, две пятилетки. А из тягла – все еще традиционные для России – лошадки да бычки. Правда, кое-где, да в той же Саратовской губернии, еще и верблюды.