Община Святого Георгия. 1 серия
Шрифт:
ВЕРА
Что так?
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Мамка не велела! Точно там он! Играет. Если уж не утопился.
Вера смотрит на мальчишку, ожидая пояснений.
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Чо?! Ну руки на себя хотел наложить! Обычное дело.
Вера подкидывает монету. Мальчишка-газетчик ловит. Вера спускается по ступенькам в полуподвальное помещение. Входит.
Мальчишка,
1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК
Всё, тёть! Хана тебе! Тут мою мамку и зарезали.
(ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, КРАВЧЕНКО.)
Хохлов сидит за столом (уже в белом халате), в ипостаси «суровый руководитель клиники», пропесочивает подчинённых. Белозерский, Концевич и Кравченко стоят.
ХОХЛОВ
Я сказал вам, Владимир Сергеевич, что моя племянница – не лабораторная мышь?! … Сказал!
Кравченко молчит.
ХОХЛОВ
Вы со своим … новаторством! – мало доигрались?!
Кравченко смотрит на Хохлова с горечью и болью. Хохлов ляпнул несправедливое, и вообще лишнее – это не при ординаторах. Им не надо знать. Смотрит на Кравченко: «прости…», мягко говорит ему:
ХОХЛОВ
Вы свободны.
Кравченко выходит. Хохлов к Концевичу:
ХОХЛОВ
Вы, Дмитрий Петрович, дежурный ординатор. Ни одно решение не принимается помимо вас!
КОНЦЕВИЧ
Это же ваша племянница…
ХОХЛОВ
Да хоть сам господь бог! Смысл тогда в системе правил?! В иерархии?! Вы отстраняетесь от самостоятельных дежурств по клинике.
Даёт ему взглядом-жестом понять: свободен! Концевич, едва кивнув, идёт на выход, зло и тихо проговаривая:
КОНЦЕВИЧ
Именно, что никакого смысла в ваших иерархиях. В системе правил всегда есть те, кто правее…
Выходит.
Хохлов сверлит тяжёлым взглядом Белозерского.
ХОХЛОВ
Вы, Александр Николаевич, обязаны прежде всего уяснить вот что: выходить за рамки закона – преступно!
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Алексей Фёдорович, не лить кровь – смерть! Лить кровь по Филомафитскому – смерть с вероятностью один к трём! А по Ланденштейнеру – сто процентов жизнь! И потом, кто-то же должен создавать законы, за рамки которых остальным предписывается не выходить.
Хохлов в ярости, вскакивает с места, подлетает к Белозерскому, указательный палец ему к носу:
ХОХЛОВ
И
Скручивает кукиш, суёт Белозерскому под нос. Немая сцена.
ХОХЛОВ
Вот ты кто! Отважный кукиш!
Белозерский скашивает глаза на кукиш, сперва с непосредственным растерянным огорчением. Но, глядя на кукиш, становится серьёзен. Делится с учителем пережитым. Чутко ловя его состояние, Хохлов – не сразу! – убирает кукиш, смотрит на ученика.
БЕЛОЗЕРСКИЙ
Алексей Фёдорович! Мне у постели Сони … (подбирает слово) открылось… Жгучее! Как бывало в детстве, на богослужении. Ясность. Ясность про врачебное ремесло. И снова будто набросило непроницаемое покрывало, но мгновения хватило, чтобы… Я не из бахвальства, не из показной смелости вашей племяннице кровь лил.
Выдохся. Профессор говорит не без некоторой доброй иронии – он это всё уже не раз испытал, и тем радостнее он за ученика.
ХОХЛОВ
…И ещё не раз откроется. Но чаще – во мраке, шажками, на ощупь. Потому так важны правила и законы.
Протягивает Белозерскому руку. Рукопожатие, искренне, горячее.
ХОХЛОВ
Спасибо! За Соню.
Возвращается за стол. Белозерский стоит столбом, всё ещё пытаясь осмыслить и сформулировать, что же произошло с ним в момент принятия решения о переливании крови «не по правилам».
ХОХЛОВ
Вон!
Белозерский срывается за дверь. Хохлов идёт к столу, садится. Усмехается. По-доброму:
ХОХЛОВ
Одарил дурака бог сверх меры. Горячее сердце открыто откровениям.
Усмехнувшись, берёт трубку телефона:
ХОХЛОВ
Барышня, дом профессора Хохлова.
(ВЕРА, ПОЛОВОЙ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)
Дешёвый трактир. Дым коромыслом. Грязно. Плюют на пол. Оборванцы, криминальные элементы, спившийся чиновник в истрёпанном сюртуке и вытертой форменной фуражке. Калеки – кто без руки, кто без ноги.
Вера сидит за дальним столом, одна, шляпа низко надвинута на глаза. Со стопкой и сигареткой. Цепко осматривает зал. К ней подходит половой с подносом, полным пустых стаканов. Вера суёт ему монету.
ВЕРА
Безногого видал?
Половой с недоверием и осторожностью, но и с сарказмом: