Обсидиановая бабочка
Шрифт:
– Это вас вряд ли интересует. Я дал сигнал подойти еще четверым из моих людей, и когда они будут тут, я покажу вам детей.
– А зачем вам нужны еще люди?
– Увидите.
Долго ждать не пришлось – в дверь вошли четверо. Двоих я узнала: Гарольд со шрамами и Тритон, из которого я чуть не сделала сопрано. У Гарольда был дробовик, у Тритона – его сорокапятикалиберный с никелированными накладками. Но за ними стояли еще двое, и это было серьезно.
Первый был высокий, состоящий почти из одних мускулов и темной, будто горелой кожи. У него не было мышечного рельефа
Второй был среднего роста, цвет коротких волос какой-то не слишком ни темный, ни светлый, как и вообще все в нем – не слишком. Лицо было из тех, которое забудешь через две секунды, потому что оно не было ни красивым, ни уродливым. Самый незапоминающийся человек, которого я в жизни видела, но когда он бросил на меня беглый взгляд и мы встретились с ним глазами, меня как током дернуло. Один его взгляд – и я уже знала, что из этих двоих опаснее второй.
Он был вооружен таким же автоматом, как и остальные, но помимо этого еще и десятимиллиметровым автоматическим пистолетом. Я не узнала марки – десятимиллиметровые слишком велики для моей ладони, и потому я ими не очень интересовалась.
– Саймон, я хочу по два человека на каждого из наших гостей.
– На него стоит поставить четверых, – ответил Саймон.
– Подчиняюсь вашему профессиональному мнению.
Забияка заставил Эдуарда встать на колени. Саймон велел Микки перейти к Эдуарду. Я думаю, он не хотел рисковать, что мускулистый снова меня ударит. Если даже убить Эдуарда слишком рано, меня можно дальше шантажировать детьми. Среднего Саймон направил к Эдуарду и сам встал тоже около него. Они считали его опасным. И были правы.
Тошнота уже проходила, но эти приготовления меня нервировали. Я страшилась того, что предстояло увидеть. Если бы они не боялись нам это показать, не было бы четверых около Эдуарда. Около меня остались Двойка и тип с ножами. Гарольд и Тритон заняли пост у двери, и Гарольд вроде как нервничал.
Двойка тронул меня за руку, провел пальцами по шраму у локтя.
– Чья это работа?
– Вампира.
Он приподнял свою рубашку, и живот у него оказался массой белых шрамов.
– Минометный снаряд.
Я не знала, что мне на это сказать, но меня избавили от такой необходимости. Тип с ножами схватил меня за руку выше локтя и повернул к Райкеру. Руку он не отпустил, а поскольку его пальцы обхватили мой бицепс полностью и с запасом, вырваться было бы трудно.
– Представление начинается, – заявил Райкер, щелкнув еще каким-то выключателем.
Два монитора ожили. Черно-белые снимки из камер. Сначала я увидела в одной камере спину Рассела, в другой – спину амазонки Аманды. Потом увидела торчащие из-под женщины ноги. Ноги в джинсах
Она была раздета до пояса, и эта широкая мускулистая спина была покрепче, чем у всех в этой комнате, кроме Микки. Только по длине волос я ее узнала. Она наклонилась вперед, открыв больше тела Питера. Штаны и трусы она ему спустила до колен и теперь играла с ним.
Я уставилась в пол, потом на экран.
Она попыталась поцеловать Питера, а когда он отвернулся, дала ему две пощечины, по одной и по другой щеке. Рот у него уже был окровавлен, будто била она его не в первый раз. Снова она потянулась его поцеловать, показав в объектив небольшие тугие груди. Она поцеловала его, и на этот раз он ей это позволил. А рука ее работала над его телом, не останавливаясь.
Я медленно повернулась к другому монитору. Господи, только бы Рассел не делал того же с Бекки. Он не делал, и я возблагодарила Бога. Рассел повернулся, будто знал, что теперь играет на публику. Бекки сидела у него на коленях, и он держал ее так, как всегда держат ребенка, но одну ручку он ей прижимал к своему колену, и два пальчика торчали под неправильными углами. У нас на глазах он сломал ей третий, и рот девочки открылся в беззвучном крике.
– Может быть, включить звук? – спросил Райкер.
Бекки кричала высоко и жалобно. Рассел ее прижимал к себе и что-то ворковал успокоительно. Погладил ее по волосам и глянул в камеру. Он знал, что мы смотрим. Нос его был все еще в бинтах.
Питер завизжал. Никогда у него не было такого детского голоса.
– Не надо, пожалуйста! Не надо!
Руки у него были связаны за спиной, но он все равно вырывался.
Она дала ему пощечину.
– Будет хорошо, вот увидишь.
Я посмотрела на Эдуарда. Саймон держал автомат у его головы. Шляпа лежала на полу. Среднего вида человечек достал откуда-то нож и держал лезвие у горла Эдуарда. По коже стекала струйка крови. Я встретила его взгляд и поняла, что все присутствующие в этой комнате, в этом доме – все мертвы. Они только еще об этом не знают.
Эдуард попытался что-то сказать, но Саймон его опередил:
– Не разговаривать. Или Стрелок тебе перережет глотку.
Стрелок – это вот этот средний человечек. Не совсем подходящее имя. Ему бы больше пошло Том, Дик или Гарри.
Эдуарду не позволяли говорить, значит, играть мне. Но мы оба знали, чем игра кончается. Внезапной смертью.
– Уберите их оттуда, Райкер.
– Детей? – спросил он с легким оттенком непонимания.
– Прикажите им оставить детей в покое. Немедленно.
– А если я этого не сделаю?
Я улыбнулась:
– Тогда придет монстр и выпустит вам кишки.
Глаза его вздрогнули – это его тревожило. Отлично.
– Я думаю, что осознание происходящего ускорит наложение заклятия защиты.
– Если вы это не прекратите, Райкер, спасать будет некого.
– Ну, не знаю. Судя по звукам, мальчику это нравится.
Я старалась не слышать, но дыхание Питера звучало все чаще и чаще, и это не от боли.
– Не надо, не надо, пожалуйста! – вскрикнул он.