Обсидиановая бабочка
Шрифт:
– Питер, пора идти. Тед забирает Бекки, и мы уходим.
Может быть, дело было в имени сестры, но он моргнул и кивнул слегка.
– Я в порядке, – сказал он, и это была самая лучшая ложь за всю эту ночь.
Я сделала вид, что верю, и сказала:
– Тогда хорошо.
И потянулась к веревкам у его лодыжек. Мне пришлось встать для этого. Он был достаточно высок – или я достаточно низкого роста. Обняв меня, он повернулся лицом и только сейчас вдруг сообразил, что он голый. Питер схватился за штаны и трусы, пока я пыталась разрезать веревку у него на щиколотках.
Мне
– Если не будешь стоять тихо, я тебя могу порезать.
– Я хочу одеться, – сказал он.
Я встала в ногах кровати.
– Ладно, оденься.
– Только не смотрите.
– Я не смотрю.
– Нет, вы на меня смотрите.
– Да нет, я не на тебя смотрю…
Но я не могла ему этого объяснить и потому отвернулась к двери.
– Теперь можно смотреть.
Он уже оделся и застегнулся, и дикий ужас у него в глазах слегка ослаб. Я разрезала ему веревку, зачехлила нож и помогла Питеру встать. Он выдернулся из моих рук и чуть не упал, потому что слишком долго пролежал со связанными ногами и чувствительность еще не вернулась. Только с моей помощью он устоял.
– Сначала придется походить за ручку, а потом уже бегать, – сказала я.
Он позволил мне поддержать его по дороге к двери, но очень старался на меня не смотреть. Первой его реакцией была благодарность спасенного ребенка, который хочет за кого-нибудь ухватиться, но следующая реакция принадлежала человеку более старшему. Ему было неловко. Он стыдился того, что случилось, и того, наверное, что я его видела голым. Ему было четырнадцать – грань между детством и взрослостью. Пожалуй, он выходил из этой камеры, став намного старше.
Эдуард встретил нас на полпути с Бекки на руках. У нее был вид бледный и больной. На лице уже наливались синяки. Но мне захотелось заплакать, когда я глянула на ее ручку, которую я держала всего пару дней назад, когда мы с Эдуардом ее качали. Три пальчика уродливо торчали под неестественными углами. Они распухли, кожа потеряла цвет. На такой ранней стадии это значило, что переломы серьезные и легко не заживут.
– Анита, и ты пришла меня спасать.
Голос девочки был тоненький и высокий, и у меня перехватило горло.
– Да, детка, и я тоже пришла.
Питер с Эдуардом переглянулись. Эдуард первым протянул руку – очень недалеко, потому что держал Бекки. Питер схватил его руку и обнял их обоих. Он дотронулся до пальчиков Бекки, и слезы покатились по его лицу, но всхлипов не было слышно – только слезы. Если их не видеть, то не узнаешь, что он плачет.
– Она поправится, – сказал Эдуард.
Питер посмотрел на него, будто не веря, но очень желая верить. Он шагнул в сторону, вытер руками слезы.
– Можно мне пистолет?
Я открыла рот, чтобы сказать нет, но первым заговорил Эдуард.
– Анита, дай ему свой «файрстар».
– Ты шутишь.
– Пусть стреляет. Он справится.
Я уже какое-то время привыкла выполнять приказы Эдуарда. Обычно он был прав, но…
– Если нас завалят, пусть он будет вооружен.
Эдуард посмотрел на меня, и мне этого взгляда хватило. Он не хотел, чтобы Питер и Бекки снова были захвачены.
Я вытащила из-за пояса пистолет.
– А почему «файрстар»?
– Рукоять меньше.
Я отдала оружие Питеру, чувствуя себя кем-то вроде совратительницы малолетних или развратительницы.
– С патроном в зарядной камере в него входит девять. Сейчас в нем восемь. Предохранитель здесь.
Он взял пистолет и выбросил из него обойму проверить, хотя сделал это несколько смущенно.
– Тед говорит, что всегда надо проверять, заряжен или нет.
Он снова защелкнул обойму и дослал патрон в камеру. Пистолет был готов к стрельбе.
– Постарайся никого из нас не застрелить, – попросила я.
– Не застрелю. – Он защелкнул предохранитель.
Я посмотрела ему в глаза и поверила.
– Я домой хочу, – сказала Бекки.
– Мы скоро будем дома, детка, – ответил Эдуард.
Он пошел впереди, держа Бекки на руках. Питер шел следом, я замыкающей. Не хотела никого лишать боевого духа, но я знала, что мы еще далеко не выбрались. Еще есть Саймон и его ребята, которых надо пройти, не говоря уже о Гарольде, Тритоне и местных парнях. А где Рассел и Аманда? Вот на встречу с ними до ухода я очень надеялась. Питеру я обещала, что она его больше не тронет, а я всегда держу слово.
60
Коридор выходил в широкое открытое пространство. Эдуард остановился, мы с Питером тоже. Бекки несли на руках, так что у нее выбора не было. Я поглядывала назад и ждала, чтобы Эдуард решил, что делать. Насколько широко это открытое пространство, я не видела, но, наверное, достаточно, чтобы Эдуард колебался нас туда выводить. Наконец он двинулся вперед, огибая стену слева. Когда я увидела все помещение, я поняла, почему он колебался. Дело не в открытом широком пространстве. Было еще три туннеля, уводящих вправо, темные пасти, где могло затаиться все что угодно – например, Саймон и остальные его люди. Но было и четвертое отверстие с уходящей вверх лестницей. А вверх нам и надо.
Я шла, прижимаясь спиной к стене, стараясь видеть и холл, по которому мы идем, и туннели справа. Лестницей пусть занимается Эдуард.
Она была узкой, и два худых человека могли бы с трудом идти по ней рядом. Она уходила винтом вверх и под конец загибалась под углом, оставляя непросматриваемый закуток. Я поглядывала назад, так как знала, что, если противник появится одновременно и сверху, и снизу, нам конец. Идеальное место для засады.
Питер ощутил напряжение, наверное, потому что пододвинулся ближе к Эдуарду, почти вплотную. Мы уже прошли примерно три четверти пути до того слепого угла, когда Эдуард замедлил шаг, разглядывая ступени. Питер, не среагировав, шагнул вперед. Эдуард оттолкнул его плечом назад и уронил Бекки на ступени, придержав за здоровую руку, чтобы она не грохнулась. Если бы он ее просто уронил, может быть, успел бы уйти и сам, но это стоило ему той самой необходимой секунды.