Обвинение
Шрифт:
— Скотт, Гроннингсаетер, — немедленно на корабль! — крикнул командир у меня над ухом. Я подумал, что кричит он зря — как-никак, а контакт уже состоялся. Но он, видимо, боялся за Грога — вдруг тот от восторга что-нибудь выкинет.
Двое в скафандрах побежали к кораблю, пригибаясь под сильным ветром, а человечек растерянно взмахнул руками, потерял равновесие и упал, а потом вдруг пополз следом за бегущими, стараясь прятаться от ветра за большими камнями.
Реджи и Грог затопали в шлюзовой. Мы с командиром не отходили от экрана — маленький человечек все еще полз к кораблю, и нам теперь было хорошо видно его остренькое личико с лиловыми губами и громадными синяками, какие бывают у детей, страдающих острым пороком сердца.
Когда он спустился по лесенке, человечек прополз уже половину расстояния, отделявшего его от корабля. Теперь он был полон такой мрачной непреклонности, что у Феврие вряд ли оставались сомнения в его кровожадных намерениях. Я видел своего командира во многих передрягах, но таким озадаченным мне не часто приходилось его наблюдать. Действительно, на нем был сверхпрочный скафандр, уязвимый разве что для лазера среднего калибра, и десинтор среднего боя на поясе, но человечек, надвигающийся на него, был безоружен, полугол и чуть ли не вдвое меньше его самого, и ни при каких обстоятельствах Феврие не смог бы и пальцем тронуть этого безрассудного малыша.
А человечек, преодолев последний метр, издал пронзительный тоненький вопль и мертвой хваткой вцепился Феврие в ногу. Мы замерли у экрана. Но маленький арлекин, закрепившись на занятой позиции, немного передохнул, а потом вдруг полез по нашему командиру, как медвежонок по дереву. Он вскарабкался на плечи Феврие, внимательно всмотрелся в огромное для него человеческое лицо и потом вдруг постучал по щитку шлема, прикрывавшего лицо.
Феврие сделал то, чего не простил бы любому из нас — он поднял щиток. Человечек несказанно обрадовался и торопливо затараторил, отчаянно жестикулируя и постоянно хватаясь за шею Феврие, чтобы не свалиться от порывов ветра. Он указывал на край площадки и, похоже, звал Феврие туда. Это предположение тотчас же подтвердилось весьма курьезным образом. Неожиданно оборвав тираду, он скользнул вниз, торопливо размотал свои поясок, оказавшийся бечевкой изрядной длины, и мгновенно привязал нашего командира за ногу. Все это время Феврие сохранял невозмутимое спокойствие, но тут он не выдержал и рассмеялся. Маленький абориген, словно напуганный этим смехом, отпрыгнул в сторону и побежал прочь, на четвереньках, держа другой конец бечевки в зубах. Вот его пестрые лоскутки мелькнули у начала густых зарослей, и тут он пропал — похоже, нырнул куда-то вниз.
— Реджи, — сказал Феврие, — меня усиленно тянут за ногу. Приглашение слишком настойчиво, чтобы ему не последовать. Вы оставайтесь за меня.
— Командир, — не выдержал я, — а если вас заманивают в ловушку?
— Какая там ловушка, — проговорил он несколько раздраженно, — ведь это был ребенок, неужели вы не повяли?
Так состоялся первый визит к темирянам. Дал он немного: приблизительные сведения об их образе жизни. А жила они довольно странно. Как рассказал Феврие, темиряне объединялись группами по пятнадцать-двадцать человек (вероятно, группу составляли близкие родственники), такое семейство селилось в одной из подземных пещер, составляющих бесконечный лабиринт. Предельно низкий жизненный уровень и вместе с тем следы несомненно высокой культуры заставляли нас предположить, что темиряне не были коренными жителями этой убогой планеты, а попали сюда извне.
Первейшей нашей задачей было овладение языком темирян. К сожалению, наш лингван — лингвистический анализатор — был маленькой походной кухонькой, едва-едва подбиравшей речевые эквиваленты. Вдобавок язык этот содержал такое количество шипящих, цокающих и свистящих звуков, что у меня после двух-трех фраз на этом птичьем языке челюсти сводило. Скотт так и называл его — «щебетаж». Зато Грог проявил несомненные фонетические способности и цокал, свистел и прищелкивал лучше всех нас, вместе взятых. Так или иначе, но мы
Да, они действительно прилетели с другой планеты, которая по каким-то причинам, пока еще остающимся для нас загадкой, перестала существовать. По-видимому, тот пояс астероидов, который мы наблюдали между Землей Атхарваведы и Танькиной Пустошью, и был останками несчастной родины темирян.
Но тогда для нас стало неясно другое: как в жутких условиях однотеневой планеты темиряне смогли не только выжить, по и продолжить свое существование в течение нескольких сотен лет?
Темиряне ответили, что они «согревали» друг друга. Так в первый раз мы встретились с этим загадочным термином, точного перевода которого наш переносной лингван дать не мог. Между тем нам сразу бросилось в глаза, что местные жители необыкновенно тепло относятся друг к другу. Детей они воспитывают всей семьей, и мы не заметили, чтобы кто-то из них выделял мать, отца или своего ребенка; в каждой семье все были одинаково родными, и обращались они друг к другу ласково и призывно — «Аю». Нас приветствовали словами: «Стань членом нашей семьи», в мы отвечали: «С радостью». После этого к нам обращались, как к своим — и даже предлагали еду из своих более чем скудных запасов.
Мы спрашивали наших гостеприимных хозяев, как они переносят голод, когда запасы сушеных плодов или змеиного мяса кончаются? Нам отвечали: все семейство засыпает, а темиряне, живущие в смежных пещерах, думают о спящих и согревают их.
Как они работают на крошечных полях под пронизывающим ветром в своих лоскутных балахончиках? — Работает половина семейства, а остальные согревают работающих.
Как они лечат своих больных? — Собираются соседи из смежных пещер и общими усилиями согревают больного или пострадавшего.
Все время одно и то же — «согревать», но этот термин совсем не подразумевал непосредственного контакта. Это было почти равносильно нашему «думать». С каким-то неуловимым пока для нас оттенком.
Грог доходил до исступления, пытаясь выяснить у темирян, какой же физический смысл кроется за примитивным переводом нашего лингвана. Но с таким же успехом он мог бы при помощи своего словарного запаса выяснить, каким образом темиряне различают запахи. Тем более, что у наших хозяев было не так уж много времени для разговоров с нами — они должны были не покладая рук добывать себе пропитание, на что уходило все время. Поэтому чаще всего Грог общался с тем отважным малышом, который буквально «затащил» в гости нашего командира.
Мы назвали мальчика по-своему — Икси. Дело в том, что мужские имена темирян напоминали великолепные я непроизносимые имена древних перуанцев, особенно если взять их пять-шесть штук и составить в одно. Нам приходилось стыдливо довольствоваться сокращениями. Грог целые дни проводил в семействе Икси, занимаясь вместе с темирянами их несложными трудом — плетеньем корзин или выделкой змеиных кож. Это было задание командира — как можно быстрее овладеть темирянским языком. Всякие самостоятельные и несогласованные с командиром действия были ему строжайше запрещены.
Этот малыш нравился нам всем. То, что в первый момент показалось нам уродством — тоненькие ножки и гипертрофированная грудная клетка — было естественной особенностью темирян, попавших в условия резко уменьшенной силы тяжести и разреженной атмосферы. Когда постоянно видишь множество людей с одинаковым, на земной взгляд, недостатком, этот недостаток вскоре перестает бросаться в глаза. Поэтому Икси мне казался очень симпатичным мальчуганом, на редкость живым и подвижным для скудной атмосферы, в которой даже мы, закаленные космолетчики, хлебнувшие на своем веку всякого, не решались передвигаться без скафандра или хотя бы кислородной маски. Икси любили все, но его личные симпатии были целиком отданы Грогу. Икси привязался к нему как… как земной ребенок. Здесь не подошло бы ни одно другое сравнение.