Объяснение в любви
Шрифт:
Но жизнь не запрограммируешь ни в одном сценарии. Ряд есть, место тоже, а человека, который должен был занять это место, уже нет. И никогда не будет. Когда я думаю об этой фразе, то как в детстве мне становится страшно. Трудно поверить, трудно представить это «никогда». Конечно, он был очень больным человеком. Но ведь как часто у нас бывает — пока лошадь тащит, все накладывают и накладывают — «Этот вывезет!» А ведь, наверное, можно было нагружать его телегу не до верха? Может быть, надо было пожалеть? Создать более гуманные условия
И тут же сама себе противоречу. Никогда бы этот человек не принял помощи, в которой чувствовал бы жалость к себе! Как часто не успеваем мы говорить заслуженные слова человеку при жизни!
Наверное, это был очень счастливый человек, живущий с сознанием своей нужности и людям, и полю.
Такие люди легко относятся к трудностям и невзгодам. Они счастливы своей одержимостью. Наверное, он до последней минуты чувствовал себя крепким и здоровым человеком. Верил в себя и заставлял верить в это других. Какая прекрасная судьба. Вот уж поистине не зря родился этот человек на земле.
На передаче была жена Прокофия Васильевича Евдокия Матвеевна. Она была не только его ногами, но и совестью, и поддержкой, и той верой к нему и в него, которая давала ему силы! Большой, красивый знаменитый оренбургский платок, наброшенный ею на плечи, той, кто вложила тепло своих рук, создавая его, отеплил не только ее плечи, но, наверное, и самое главное, согрел ее осиротевшую душу! Платок человеческой чуткости и искреннего милосердия.
«ОТ ВСЕЙ ДУШИ» В ЯРОСЛАВЛЕ
Мы вели передачу с дважды орденоносного Ярославского моторного завода, точнее, Производственного объединения «Автодизель».
В этой передаче я рассказала о человеке, трудную судьбу которого можно было бы разделить на десять человеческих судеб, и то для каждого это было бы непомерно много.
Звали его Николай Михайлович Корнев. Ушел на действительную службу в 1940 году. Служил недалеко от западной границы. На второй день войны там уже шли жестокие бои. Все мы помним и знаем о трагедии первых дней войны. Часть, где сражался Корнев, попала в окружение, выбирались, кто как мог. Он выбрался.
27 сентября 1941 года — плен.
Каждый день был посвящен только одной мысли, одному желанию — бежать! Ждал удобного случая. Оставаться узником не мог и не хотел. Знал, что это грозит расстрелом, но рисковал.
1 февраля 1942 года вместе с товарищами он бежит из лагеря для военнопленных в городе Лубны под Полтавой. Ночью пробирались от одного села до другого. Спасали жители, рискуя жизнью, прятали, отдавали последний хлеб.
Но очередная полицейская облава в селе под Киевом — и снова лагерь. Лагерь в Германии, откуда не выбраться — кругом чужая земля, чужие люди. И тем не менее Николай Корнев решается на новый побег! Все просчитал, все обдумал и бежал. Двигался только ночью, ел картошку, зеленые яблоки, колосья хлеба.
Четырнадцать дней он добирался до станции. Целую ночь, прячась и вновь выбегая, он искал в расписании поезда, идущие на восток. Дождался поезда, незаметно взобрался на подножку, радуясь, что скоро фронт, а там свои. Но по дороге его сняли люди из железнодорожной полиции. И хотя спрыгнул и побежал, его догнали.
И опять лагерь — теперь уже штрафной!!
Работал в каменоломне. И снова мысли только об одном — о побеге. Готовились к побегу втроем. На подготовку ушло три ночи. Спускались все трое из окна, и когда Николай был уже на земле, а его друг Петр Корчагин еще на окне… Снова провал. Пронзительный сигнал тревоги. Вся лагерная охрана была уже во дворе.
Комендант лагеря лично хотел расправиться с преступниками и с пяти метров выстрелил в Корнева, но промахнулся. Николая и Петра поставили к стенке. Раздалась команда… и оба упали. И тогда вновь комендант, подойдя к лежащим, выстрелил тому и другому в грудь. И этого ему показалось мало. Третий раз он стрелял им в головы.
Утром на месте расстрела нашли только одного убитого. Второй, и это было невероятно, оказался жив! Он лежал у деревянного сарая, а на досках его кровью было написано «Ярославль».
Что же значил этот город для Николая Корнева, если, умирая, он вывел своей кровью его название? Он не мог и не хотел уйти из жизни безымянным человеком, узником под номером 154.
Ярославль — не только родина, не только дом, где он родился. Это была вся его жизнь. Наверное, он хотел, чтобы на его родине, в Ярославле, узнали бы о его судьбе.
Рассказав все это, я вызвала Николая Михайловича на сцену и задала ему только один вопрос:
— Где вы брали силы?
— Я знал, что буду нужен Родине, — ответил он.
Но, читая сценарий и думая о судьбе Корнева, я никак не могла понять и постичь, как при таких страшных обстоятельствах человек мог выжить, точнее, как он мог не умереть? Меня это волновало, так как я понимала, что так же, как я, после моего рассказа этот вопрос будут задавать все зрители, смотревшие передачу. Еще до передачи я спрашивала журналистов, знают ли они, как могло случиться, что человек с простреленными головой и грудью не умер?
Мне ответили, что об этом нельзя говорить. Не положено.
И вот как это было. Увидев живого Корнева рядом с сараем, его подняли и бросили в сарай. Наследующий день пришли и удивились, что он все еще жив. Жив, смертельно раненый, без воды и пищи! Еще через день — снова жив! Это было выше человеческого понимания. Это была демонстрация воли духа, силы жизни, и это было оценено немцами. Они преклонились перед несгибаемостью советского солдата. Он как бы стал над ними, выше их. Они отправили его в лазарет и вылечили. Это был акт гуманного восхищения волей и верой в жизнь!