Обязалово
Шрифт:
Есть в здешней тактике более страшный вариант. То, что происходило на Куликовом поле.
Две большие массы людей и коней перед кульминацией битвы были плотно прижаты друг к другу.
Тебе в спину упирается щитом парень из второй шеренги, просто лежит у тебя на спине. А ему в спину — такой же хлопчик из следующей. И так далее. Плотно спрессованное месиво. Ни о каком фехтовании и речи нет. Даже рогатиной не двинешь — её зажало сзади. Ни рукой, ни ногой не пошевелить.
А спереди на твой щит навалился визжащий придурок-татарин. Или кто он там — алан, ясс, касог…
Испуганные, сжатые в стоячую массу степные кони, которые такого не выносят. И не могут ни убежать, ни, даже, на дыбы встать — нет места. Ржущие, хрипящие, потные. Одуревшие от тесноты, от паники — рвут зубами всё, до чего могут дотянуться — таких же коней-соседей и их седоков.
Любое движение, качание таких толп в любую сторону — смерть. Люди и кони спотыкаются и падают, их затаптывают насмерть.
Под ногами — тела бойцов Передового полка русского войска — полк полёг полностью, Большой полк стоит на их трупах. Дышать нечем: август в степи — жарко, запахи пота и крови. Людей и коней. И нарастающее давление с обеих сторон.
А ты — посередине. Как кусок сливочного масла на жаре, зажатый в бутерброде из двух деревянных щитов.
Летописи отмечают гибель ратников, «произошедшую от тесноты».
Представьте себе Токийское метро в час пик. На перронах стоят специальные команды утрамбователей пассажиров в вагоны.
А теперь замените изначально вежливых японцев на изначально рвущихся перервать глотки друг другу русских и ордынцев.
Втрамбуйте в такой вагон кавалерийский эскадрон полного людского и конского состава…
Всё равно — не похоже. Пассажиры в метро привычны к давке. Они по своему личному опыту знают — надо потерпеть и всё будет хорошо — доедешь до места, побежишь по делам…
Люди на Куликовом поле… Крестьяне, привыкшие здороваться за десять шагов. Степняки, у которых клаустрофобия начинается при виде костра соседнего становища ночью в степи. Замкнутое пространство. Инстинктивная паника. «Замуровали демоны!». Отражение собственного ужаса в десятках тысяч глаз вокруг, человеческих, лошадиных… А впереди — смерть.
И очень слабенькая надежда: убить хоть кого-нибудь в этот последний час жизни, в этом спрессованном до рёберного хруста месиве людей и коней, врагов и соратников.
Справа стоит мёртвый сосед. Разрубленное, запрокинутое лицо. Мухи ползают. Не падает — некуда. Чуть дальше — парнишка из соседней деревни, кровавые пузыри лопаются на губах — сломанные рёбра пробили лёгкие.
Если сейчас ударит Засадный полк — напор противника сперва усилится — моя очередь помирать придёт.
Если засвистит татарская дудка — они отойдут.
И мы отойдём. На два шага. Строй чуть ослабнет, мёртвые и тяжелораненые упадут на землю.
«Здесь никто не найдет, даже если б хотел, Руки кверху поднявших. Всем живым — ощутимая польза от тел: Как прикрытье используем павших».Здесь —
Тот парень с пузырями — поднял. Руку с топором — хотел ворога ударить. Чего с татарином случилось — не видал, а пареньку рёбра сломали.
«Павшие» — не «прикрытье» — подготовленное предполье. Татарские кони в атаке спотыкаются на телах, образуются целые завалы перед нашим «забором».
Пьер Безухов, попав на Бородинское поле, был крайне удивлён его пустынностью. Массы вооружённых людей отнюдь не сталкивались непрерывно, не кидались грудью друг на друга, как ему, гражданскому человеку, по общепринятым представлениям о битве, казалось должно было быть. «Основной вред происходил от снарядов и пуль, пролетавших над полем во всех направлениях».
Можно дать числовые оценки. То, что необстрелянный граф воспринимал интуитивно, то французская полевая медицинская служба описывала в рапортах. Примерно 2/3 раненых пострадали от артиллерийских снарядов разного вида, четверть — от ружейных и пистолетных пуль. Потери от холодного оружия всех видов — 5–6 %. В том числе: 0.5–1.5 % — от штыков. Это в сражении против русской армии, в которой штыковой удар являлся фирменным знаком и поводом для особой гордости!
Состояние — «стоячая маринованная сельдь» столь непривычно, пугающе для посадского или сельского жителя, что, сколько можно — шеренги не прижимаются друг к другу, держат дистанцию. Плотная масса конницы могла бы их пробить.
Но степняки ещё более не любят сомкнутого построения. Скачка галопом в толпе… Основной шаблон для похоронки на степняка: затоптан насмерть конями боевых товарищей.
Гюго подробно описывает гибель французских кирасир в битве при Ватерлоо.
Две кирасирские дивизии влетели в выемку, по которой проходила местная дорога. Дальше на английские пехотные каре в атаку поскакали только те, кому повезло не стать «наполнителем» этого рва под копытами коней своих сослуживцев.
На Бородинском поле между русскими и французскими позициями есть небольшая ступенька. Такой маленький геологический «сброс». Чуть выше колена высотой, пару километров длиной.
На все эти километры лежал завал из корпусов французской кавалерии, посланной здесь в атаку.
В реляции об этом сказано скромно: «Незначительные неровности местности коннице приходилось преодолевать с немалыми потерями».
В нормальном бою конница — любая, кроме, пожалуй, «тевтонской свиньи» и казачьей лавы, атакует россыпью. И это — оставляет «забору» шанс.
Понятно, что русские «заборы» битв не выигрывают. Их боевая задача — по известному приказу Сталина: «Ни шагу назад». Умереть, не сходя с места.
Чтобы растянуть этот процесс, в княжеских и боярских дружинах появляются лучники.
Лучники в Европе — от древних персов до английских йоменов — второй сорт. Какие-то вспомогательные, иррегулярные, плохо-оплачиваемые отряды.
Ну какие они воины, если не держат строй, не сходятся с врагом грудь в грудь? Трусы, слабаки, бабы… Стрельнул издалека, чтоб его не поймали, и спрятался за спины настоящих мужчин.