Обыкновенная история в необыкновенной стране
Шрифт:
— Вредительством бы было передавать этих цыплят в колхозы.
— Объяснять будете это не здесь! На вас открыто дело по статье 58—9 за вредительство и передано на рассмотрение в Областное КГБ!
Он вынул какую-то бумажку и развернул перед моим лицом. Я смог разобрать только слова: «В Областное Управление КГБ…». Подуло знакомым ветром. Я поднялся уходить, и уже в коридоре он мне бросил в спину: «Нагулялся!».
Лагерный опыт многих лет предсказывал мне беду. С «механикой» органов я был хорошо знаком и сразу ясно представил себе, по какому сценарию будут развиваться события. Чувство не страха, но тоски стало охватывать меня. Нет смысла
«Навсегда уйти, но как это сделать? Чтобы без муки, без боли!» Я знал, что люди принимают снотворное и засыпают навсегда. Как это здорово! Но где я его достану?
Как только я вошел в свой дом, все там мне показалось чужим и нелепым. Я где-то слышал, что смерть в петле мгновенна. И эта мысль заставила меня посмотреть на потолок в кухне, где вдоль всего помещения проходила огромная деревянная балка. Между ней и обшитым доской потолком было небольшое пространство. «Пропустить через него веревку, надеть петлю и прыгнуть с табуретки». Жаль, что у меня нет ружья, я где-то читал, что можно застрелить себя, поставив его на пол и направив себе в рот. Или вот еще: закрыть трубу в горящей печи, и тогда угарный газ тихо усыпит тебя. А если не усыпит, и тебя откачают? Нет, это не пойдет. И через секунду: «Какой кошмар! Что это я задумал?». Может быть, действительно, еще раз позвонить в Кокчетав и потребовать письменного указания? Он ведь обещал.
Этим вечером снова повалил снег, и стало сразу же сумеречно. Тоска еще больше стала давить. Не хочу больше жить среди этих волков! Даже если все это уладится, я ведь должен жить здесь вечно. Размышляя, я и не заметил, как в руках у меня оказалась длинная веревка, которую я использую во дворе для белья, и я уже связал на конце ее маленькую петлю. Затем пропустил свободный конец через нее, и получилась большая петля. «Попробую, как это выглядит». Я встал на табуретку и стал закидывать свободный конец в ту щель между потолком и балкой. Наконец, это удалось, и я привязал конец к балке. Подергал за петлю и как-то успокоился: как все это просто: «Уйти, уйти навсегда! И там уже отдохнуть, там их нет!».
Так стоял я на табурете с петлей в руках, держа ее, как свою майку, чтобы надеть ее на голову. Вдруг я услышал за моей спиной какие-то звуки. Оглянулся. Так ведь это же Гейша, я о ней-то совсем забыл. Она лежала, вытянув вперед свои лапы в белых перчатках, и удивленно смотрела на меня. На табурете в комнате я никогда не стоял, или она своим чутьем уловила мои намерения. «Черт с ней, не погибнет здесь без меня, есть ведь еще Рая». Я отвернулся, снова начал концентрировать свое внимание на петле. Но Гейша не отвязывалась: как только я отвертывался, она начинала ворчать, а потом подошла сзади и положила передние лапы на край табурета. Она явно что-то требовала. «О, Господи, надо запереть ее в сенях». Я спустился, но ее уже не было, она залезла далеко под кровать.
— Гейша, ко мне! — Никакой реакции, сидит. Ну, да Бог с ней, опять встал на табурет. И опять слышу угрожающий ее рык: «Рррру! Ррру!». Ах, вспомнил я, она же ведь голодная, с самого утра она ничего не получала. В печи должен быть большой, еще теплый котел с мясным супом для нас обоих, пойду, налью ей. Пошел, налил, поставил. Она вылезла из-под кровати и, не обращая внимания на еду, подошла ко мне, ткнула свой холодный и мокрый нос в мою руку. «Она жалеет меня: я же ведь сейчас умру, а она останется
— Гейша, иди ешь! — указал я ей на миску, но она осталась на месте и стала внимательно смотреть на меня. Ее взгляд и запах вкусного супа вернули меня в реальность. «Ну, ладно, Гейша, я тоже буду есть суп», — взял и налил себе тарелку. Достал ложку и попробовал. Вкусно. Стал есть, смотрю: и Гейша начала лакать. Мы стали есть вместе, когда съели бульон, то на дне остались куски мяса. Я достал вилку, поймал кусок и посолил его. К водке я был почти равнодушен, а здесь почему-то пришла мысль, что к этому мясу нужно обязательно налить стопку. Порывшись в шкафу, я извлек оттуда недопитую бутылку «Московской». Налил, выпил, тепло стало распространяться по всему телу. Не помню что, но я стал что-то рассказывать Гейше. Наверно, жаловаться на мою судьбу.
Утром я проснулся лежащим во всей одежде на кровати. Странно, что голова не болела. Рядом со мной, а не на своем месте спала Гейша. Комната была залита солнечным светом, так как ставень вечером я не закрыл. Я продолжал лежать и рассматривать предметы в комнате. Что это вчера со мной было?
Боже, да сегодня же ведь на станции вы плод! Поспешно оделся, вышел в кухню и сразу не мог сообразить, почему посреди помещения стоит табуретка.
«Ах, да! Нет, так просто меня не возьмешь! Жизнь продолжается».
Я так был занят на станции, что мы встречались лишь вечером. В этот вечер я заметил, что Рая почти не разговаривает со мной, глаза печальные, и лицо совсем бледное. Что-то случилось у нее дома?
Ночью я почувствовал, что она толкает меня в бок:
— Дорогой, помоги мне, я боюсь встать. Сними со стола большую клеенку и помоги расстелить ее подо мной.
Может быть, все это говорит она во сне? Нет, глаза ее широко открыты. Когда я все сделал, она продолжала:
— Принеси мне две чистых простыни из комода и дай попить. — И после паузы: — Я сделала аборт. Когда к тебе пришла, лишь немного кровило, а теперь потекло…
Про ее беременность я ничего не знал. По сибирским понятиям, жена не должна ничего говорить мужу о беременности, пока не примет решения: оставлять или делать аборт. По понятиям православной церкви, аборт — большой грех. Но не только это заставляло держать аборты в тайне: советские законы карали за их производство как за «убийство будущего советского гражданина», приговаривая к двум, а то и четырем годам лагерей. Все больницы и врачи обязаны были сразу же информировать органы прокуратуры о поступившей к ним больной. Сокрытие тоже было преступлением.
Раньше на Руси были повивальные бабки, мастерицы своего дела, которые владели народными методами изгнания плода. Теперь аборты делали себе женщины сами, как могли: распаривались в бане, глотали ртуть, пили разные отвары. Был и еще один радикальный способ.
Бралось большое гусиное перо, соскабливался весь пух с него. Затем его смачивали спиртом или водкой и поджигали — дезинфекция. Затем толстый конец погружался в горячее масло, отчего он становился эластичным как катетер. Этот-то «катетер» и вводила женщина себе с вечера и ложилась спать. Через некоторое время начинались кровотечение и схватки. Если повезет, то через час-два все будет закончено и плод вместе с плацентой выйдет. Но часто и не везло: выходил плод, но оставалась плацента, продолжалось сильное кровотечение, иногда такое, что к утру выносили труп. Вот подобное и происходило с Раисой.