Обжалованию не подлежит
Шрифт:
Самандар появился в сопровождении водителя, который принес постельное белье и брошюру по технике безопасности. Так в кочегарке появилась первая книга.
После отъезда Назимова поведение Самандара заметно изменилось, взгляд его теперь был высокомерным, а в голосе появились начальственные нотки.
Прежде чем войти, он, расставив ноги, остановился в дверях и окинул взглядом помещение.
— Ты понял, как тебе повезло? Курорт! Просто курорт.
Сеймур оглядел потолок и стены, потом перевел взгляд на Самандара. Со стороны было видно, что человек размышляет.
— Где курорт? — после паузы спросил
— Как где? Здесь. Ты не согласен, что для тебя это курорт?
— А мне сказали, что это кочегарка, — глядя в глаза Самандара, искренним тоном объяснил Сеймур. Еще по тайшетскому опыту ему было известно, что искусное придуривание зэка в отдельных случаях выручает его в разговоре с начальством.
Самандар испытующе посмотрел на собеседника.
— Я-то знаю, откуда тебя привезли! Разве в лагере были такие условия? Поэтому я и говорю, что здесь курорт. Ты согласен?
Самое страшное в Тайшете был холод, вспомнил Сеймур, холодно было всегда и везде. Не было ни одного места, где можно было согреться. Даже постоянное чувство голода — пустяки по сравнению с холодом. Спустя два месяца после прибытия в тайшетлаг он отморозил на лесоповале ноги. В лагерном госпитале врачи их ему сохранили, но большой палец левой ноги все-таки пришлось ампутировать. С тех пор он стал слегка прихрамывать на левую ногу.
— Там были двухэтажные нары, а здесь кровать. Удобство все-таки.
— Ты везучий. Таких, как ты, отбывших срок, еще недавно мы отправляли на поселение куда подальше, чаще всего в мингечаурскую степь, там начиналось строительство гидроэлектростанции. Из каждых десяти в живых оставались двое. А тебя, нате вам, прямиком в Амбуран, чуть ли не в Баку. Тебе в скольких городах СССР запрещено жить?
— Не помню, — хмуро сказал Сеймур.
— Должен помнить. В тридцати двух городах не то что жить, таким, как ты, появляться запрещено, особенно в Баку. А тебя в Амбуран прислали, курортное место рядом с Баку. Недаром же дача твоих покойных родителей здесь была… На всю страну известные люди были. А их сын предатель родины. Такого отца опозорил.
Сеймур посмотрел на Самандара оценивающим взглядом. Конечно, самое правильное, это дать ему правой в челюсть, и тут же, а это уже ради чистого удовольствия, с размаху ногой пах, — подумал он и сразу постарался отогнать эту мысль.
Тугодумие Сеймура начало раздражать Самандара.
— В общем, я ухожу… И еще. Это, конечно, твое дело, но бежать отсюда я тебе не советую.
— Куда?.. Может быть, ты знаешь, куда я могу бежать?
— Ты со мной на «ты» разговариваешь?! — изумился Самандар. — Как ты посмел?! Тьфу! — он вышел, не закрывая за собой дверь. — Лишенец неблагодарный!
Считается, что радио — одно из полезнейших изобретений в истории разумного человечества. Сеймур об этом вспомнил, когда через полчаса после ухода Самандара неожиданно громко заговорил репродуктор. Он сидел на скамье и, облокотившись на покрытый облезлой клеенкой стол, с наслаждением слушал все подряд, что в этот день передавалось по всесоюзному и республиканскому радио, слушал, не выключая репродуктор, вплоть до окончания всех передач в двенадцать часов ночи. На следующее утро, проснувшись, он вначале полностью выслушал гимн Советского Союза, а затем с перерывом в один час — гимн Азербайджана, музыкальную
Однажды вечером передали репортаж из Тайшета. Зрители и строители выступали на открытии нового широкоэкранного кинотеатра. И в голосах их звучали искренняя радость и гордость за свой прекрасный город, привольно раскинувшийся на берегу Бирюсы. Сеймур вспомнил, как бывший майор гвардии зэк Анатолий Борисович Гуслинский сказал ему, что кочевые тюрки, первыми прибывшие сюда, назвали это место — Тайшет, что по-тюркски означает Ужас. Сеймур во время пребывания в Тайшетлаге понял, что древние тюрки были людьми неглупыми и дальновидными. О бывшем майоре в лагере ходили легенды. Рассказывали, что новый начальник лагеря узнал из личного дела, что он на гражданке руководил эстрадным оркестром, вызвал к себе вместе с пятью другими зэками, тоже бывшими представителями искусства и литературы, и по неопытности обратился к ним с предложением о сотрудничестве.
— Вы, наверное, все помните, что через десять дней мы будем праздновать день рождения великого чекиста, любимого народом Лаврентия Павловича Берия. Я вас зачем вызвал? Хочу, чтобы в порыве вдохновения вы создали художественное произведение и в день праздника исполнили бы его. Даю вам десять дней, на это время освободим вас от работ вплоть до дня праздника! Ну как?
Зэки угрюмо молчали. Но на предложение начальника любезно отозвался бывший майор Гуслинский.
— А как же! Мы понимаем. Дело полезное, — с воодушевлением сказал Гуслинский. — Только дожидаться вдохновения, гражданин начальник, это последнее дело. Можно и не дождаться. Стихи уже есть, как раз сегодня утром я их сам сочинил, за день-два сварганим на них музыку, вот вам будет новая песня на праздник. Стихи могу вам прочитать прямо сейчас. Пока придумал только начало, если вам понравится, сочиню до конца. Читать или как?
— Читай, послушаем, — сказал начальник. Майор встал и прокашлялся.
Цветок душистых прерий Лаврентий Палыч Берий.— Ну, как вам стихи, гражданин начальник? По-моему, вроде бы складно.
В молодости, до того как стать чекистом, начальник лагеря был полотером и навыки прежней профессии закрепились в нем навсегда. Как всегда, в момент наивысшего нервного напряжения, он начал автоматически делать перед собой круговые движения, какими привык, стоя на коленях, натирать мастикой паркет.
— Все! Замолчали! — с трудом уняв разгулявшиеся руки, обратился он к группе бывшей творческой интеллигенции. — Вы мне ничего здесь не читали, а я ничего не слышал! Мне говорили, что вы закоренелые преступники и мошенники, теперь верю. Всех на десять дней в карцер!
Эту историю Сеймур слышал в разных вариантах, но автором неизменно назывался Гуслинский.
В его памяти навсегда остался пасмурный декабрьский день 1953 года. На лесоповале Сеймур работал рядом с Гуслинским. К ним подошел бригадир, выключил пилу и в наступившей тишине сообщил, что в Москве расстрелян агент империализма Лаврентий Павлович Берия.