Обжалованию не подлежит
Шрифт:
Преимущества звания общественного представителя подтвердились, когда Фаталиева стали приглашать на заседания суда во дворце имени Дзержинского. Рассказывал об этом событии он взволнованно, местами даже с восхищением.
— Ты не представляешь себе, как он себя достойно ведет! Вместе с ним по делу проходят бывшие руководители НКВД и МВД Сумбатов-Топуридзе и Атакишиев — ничтожные трусливые люди. На глазах огромного зала чуть ли не на коленях умоляли о снисхождении, Атакишиев — тот даже заплакал. А ты знаешь, как на это отреагировал товарищ Багиров? Он рассердился и сказал Руденко: «Оставь их в покое, ты-то знаешь, что они выполняли только мои приказы! И ответственность
— Сеймур, я вам доверяю… Мой старый друг, он член ЦК компартии Азербайджана, рассказал мне, что товарищу Багирову на следующий день после ареста Берии звонил из Москвы товарищ Хрущев и спросил его мнение о Берия, которого должны были судить как врага народа и агента международного империализма. На это Багиров сказал, что он знает Лаврентия Берию по совместной работе в Баку и Москве как верного ленинца, который всю жизнь боролся с врагами народа в мирное время, а с первого дня войны стал одним из организаторов победы советского народа! Багиров был готов представить в Политбюро свое мнение о Лаврентии Берии в письменном виде, но товарищ Хрущев его предложение отклонил, сказал, что необходимости в этом нет. Может быть, его поэтому решили устранить?
— То есть потому что Багиров не согласился с Первым секретарем ЦК КПСС?
Хмурый Фаталиев в ответ кивнул.
— Да. Как член партии, он, конечно, нарушил субординацию. Это серьезный проступок, но не преступление. Может быть, за это следовало дать ему выговор по партийной линии или с учетом былых заслуг перед партией и государством ограничиться устным порицанием, но не судить. Судить его не за что. Я же сам был на суде. Его обвиняют в преступлениях, которые он не совершал. Багирову памятник надо поставить при жизни, а его судят!
— Неизвестно еще, чем суд закончится. Неужели вы можете подумать, что в нашей великой стране средь бела дня могут ни в чем не повинного человека отправить в тюрьму или еще хуже в концлагерь, где ни за что ни про что будут всячески унижать и подвергать нечеловеческим мучениям. — Сеймуру не хотелось, чтобы в его голосе прозвучала ирония, и, кажется, ему это удалось.
Побледневший Фаталиев ответил не сразу. Сеймур уже жалел, что поставил в трудное положение убежденного коммуниста, общественного уполномоченного внутренних органов безопасности республики.
— Да, я могу так подумать. По всему видно, что Багирова признают виновным, — твердо сказал Фаталиев, не оглядываясь по сторонам, как он обычно это делал, разговаривая на сомнительные, по его мнению, темы.
— Отец мне рассказывал, что Берия и Багиров до революции в Баку вместе работали в каком-то учреждении, забыл только где, — чтобы отвлечь Фаталиева от темы несправедливости, вспомнил Сеймур.
— До
— Значит, он защищал друга. Багиров поступил как благородный человек. Он-то, наверно, понимал, чем ему это грозит, — сказал Сеймур, но Фаталиев ничего не ответил. Он сидел, молча уставившись перед собой неподвижным взглядом.
Судебный процесс закончился в апреле. Врага народа Мир Джафара Багирова приговорили к расстрелу, и Президиум ЦК КПСС с решением суда согласился. А еще через месяц, в мае 1956 года, диктор сухим безразличным голосом зачитал по радио сообщение о расстреле.
По мнению Фаталиева, в стране происходят странные события и трудно представить, к чему это приведет. Чтобы как-то утешить его, Сеймур вспомнил, с каким восхищением говорил о Багирове отец.
Постепенно тема расстрела Багирова иссякла, и Сеймур совсем было собрался уходить, но Фаталиев его задержал. Они пили «экспериментальный» шафранный напиток, и Фаталиев рассказал Сеймуру о своем впечатлении после случайной встречи с Самандаром.
— Я его три месяца как не видел, а сегодня так просто с первого взгляда не узнал. Даже походка изменилась. С первого взгляда видно, что у Самандара пропал кураж. Сеймур, а тебе его совсем не жалко?
Сеймур чуть не поперхнулся.
— Вы меня удивили. Вы считаете, я должен его жалеть?
— Самандар — человек, несомненно, мерзкий, и ты абсолютно правильно поступил с ним. Но, когда прошло время, ты не думаешь о том, как ему теперь непросто здесь жить.
— И вы его жалеете.
— Сам удивляюсь. До сегодняшней встречи мне в голову не пришло бы его пожалеть. Это при том, что я продолжаю думать, что он получил по заслугам. А сегодня я вспомнил, что у него есть жена, дети. Подумал, как к нему теперь относятся подчиненные. До той встречи с тобой у всесильного Самандара в Амбуране было прозвище «танк»… Он и был вроде танка на самом деле. Ты можешь понять, почему Самандар не сообщил о том, что лишенный прав зэк до полусмерти избил его, председателя сельсовета, в его же собственном кабинете? Стоило ему пожаловаться, неизвестно что с тобой сделали бы. Вернее, известно.
— Если вы не можете догадаться, почему он на меня не донес, — усмехнулся Сеймур, — то мне это уж точно не под силу. Я только удивляюсь и жду, когда он донесет.
— Ему было стыдно, ему до сих пор стыдно. Ни товарищу Назимову, ни своему родственнику Куткашенлы он не мог сказать, что в его собственный кабинет, прихрамывая, пришел посторонний дистрофик и в одиночку избил его так, что он не мог ни ходить, ни разговаривать.
— Почему это я дистрофик? — удивился Сеймур.
— Потому что ты весишь килограммов на двадцать-двадцать пять меньше, чем полагалось бы… Извини, дистрофика я добавил ради эффекта. Сеймур, вы меня сбиваете с мысли! Так вот теперь все это откуда-то стало известно в Амбуране. Он из сельсовета теперь почти не выходит, знает, что втихомолку над ним все смеются.
— А от кого бы амбуранцы могли узнать, что Самандара избили? — Сеймур испытующе посмотрел на Фаталиева. — Знали только вы, Назимов, Газанфар и я. Кто, по-вашему, мог оповестить местное население?
— Вот именно, — усмехнулся Фаталиев.
Оба были уверены, что население было оповещено стараниями товарища Назимова.
— Значит, пострадавшему Самандару вы сочувствуете? А меня, например, вам не жалко? — изобразив простодушие, полюбопытствовал Сеймур.
— Тебя-то за что? — удивился Фаталиев.