Очаги ярости
Шрифт:
Знали, что Кай Гильденстерн отчитывался перед Стэнтоном, а затем отчего-то свалился с подъёмника в шурф Ближней шахты. Знали вдобавок, что и мальчишка по имени Мад, поднимавший его, скоропостижно скончался. Неспроста? Полагали, что неспроста.
Но кого и за что хватать, если все концы спрятаны? И насколько реально повесить все трупы на Стэнтона, если речь об убийстве, а не о плохом руководстве, влекущем жертвы?
В общем-то, разговор с «Эссенхельдом» был призван решить вопросы, многие из которых касались не лично его.
В
Рабен кивком отпустил Диаса и Маданеса, что ввели Эссенхельда. С этого места экзамен и стартовал.
Первый вопрос и пришедшему задал Рабен. Молвил:
— Приблизься... Михаэль Эссенхельд?
— Да, это я. С кем имею честь? — Молодой человек явил неосведомлённость относительно самых важных людей планеты. Хорошо это или нет, сразу не было ясно. Факт однако, что Шлик не поверил в наивность парня. В шахте Стэнтона он наивности не проявлял.
А вот Рабен, должно быть, поверил и позабавился, представляясь:
— Я Вольфганг Рабен. Это Мендоса, — добавил он.
В этот момент «Эссенхельд» из наивного образа вышел:
— Херес-де-Мендоса-и-Вега-де-Коммодоро?
Рабен спросил:
— Знаешь полное имя? Откуда?
А «Эссенхельд» ему так:
— Шахтёры из Ближней шахты много рассказывали.
Ладно, выкрутился. Но основной-то экзамен ещё предстоял. Рабен представил студенту комиссию экзаменаторов:
— Трое учёных. Великий магистр Бек, профессора Шлик и Блюменберг.
Каждый из названных сдержанно кивнул.
— Догадываешься, зачем тебя вызвали? — перешёл к делу Рабен.
— Полагаю, причиной послужили события на Ближней шахте.
— Какие?
— Гибель двоих охранников, Оукса и Дэя.
— Что ты можешь об их гибели рассказать?
Отвечая, младой «Эссенхельд» постарался не дать никакой информации, неизвестной и без него. Дескать, в составе следственной экспедиции из пяти человек под руководством ксеноисторика Гильденстерна сам «Эссенхельд», покойные Дэй и Оукс и Барри Смит, представитель охраны из Ближней шахты пробирались они туда вниз, и т.д., и т.п.
— Экспедиция вернулась в неполном составе? — перебил его Рабен. — Сколько сейчас живо из пятерых?
«Эссенхельд» же в ответ:
— Увы, только трое. Гильденстерн, Смит и я.
То есть, о смерти начальника экспедиции то ли не знал, то ли знать не желал, то ли желал бы не знать и не подать виду.
— Угу, — Рабен вернул «Эссенхельда» к вопросу, первый ответ на который ранее перебил, — так от чего погибла охрана?
А «Эссенхельд»:
— Зомбирующее воздействие. В прямом биологическом
Рабен тотчас обернулся к Хлодвигу Беку:
— Магистр Бек, вы понимаете, о чём он говорит?
– .
— Да, разумеется. В его словах, определенно, присутствует смысл.
А Блюменберг, по своему обыкновению, не преминул выпендриться:
— Правда, пропущенный через призму натуралистического истолкования, характерного, впрочем, для профессионального мировоззрения представителей его специальности. Поэтому биологический аспект заметно доминирует над остальными...
Рабен поморщился и велел:
— Попроще. — И Блюменберг замолчал.
Весь этот диалог был всего лишь прологом к основному экзамену, чьё начало ознаменовалось не слишком заметным, но судьбоносным изменением ситуации: очередь задавать вопросы перешла к великому магистру Беку.
6
И как только вступил великий магистр Бек, отвечать «Эссенхельду» стало намного сложнее. Ну ещё бы: Бек величайший экзаменатор. Он подобен вахтёру на рубеже цветущего сада, чуда культурных растений, изделий великой науки — ботаники. Этот вахтёр ни за что не пропустит в сад недостойного обитателя в джунглей, а когда тот прорвётся, непременно его догонит — и удобрит культурным растениям жирную почву.
Всё сбывалось, как и обычно. Не прошло и десятка минут, когда Шлик зафиксировал первую из явных ошибок.
Бек спросил как бы невзначай:
— Вы сказали, «предостерегающая надпись». Что вы имели в виду, а?
— Надпись на общем языке культуры Сид, — ляпнул ксенозоолог, не чуя ещё подвоха. — Увы, наша экспедиция предостережению не вняла. Мы были самонадеянны. Вовремя не встревожились. До конца уповали на биологическую версию угрозы.
Ну а Бек:
— Так что же такое, как вы говорите, тревожное, было написано на потолке Особой штольни? И как это может быть связано с появлением зомбирующего людей агента в вентиляционной шахте?
— Там написано «Сторож выставлен»...
— Вот как? Верно, чудная надпись. Вы... сами её прочитали? — В этот момент Шлик бы зааплодировал, если бы не боялся спугнкть негодяя.
«Эссенхельд» же пошёл на попятный ход:
— Конечно, нет! — И ладошками замахал. — Я кто? Я всего лишь ксенозоолог. У животных, увы, не бывает письменности. Но! С нами был ведь и ксеноисторик — руководитель экспедиции Кай Гильденстерн. Вот он-то и расшифровал надпись.
Тут великий магистр запросил подробности. Мол, в какой из моментов следственной экспедиции прозвучал перевод? Молодой человек почуял неладное, стал темнить, относя перевод к наиболее позднему времени. Он однако, не знал кое-чего ключевого о Кае Гильденстерне, кое-чего, о чём знала вся Башня Учёных едва ли не в полном составе.