Очарование тьмы

Пирсон Мэри

Ко мне избегали даже прикасаться. Из-за грязи или сомнительного положения? Так или иначе, толпа расступалась, пропуская нас с тощей угловатой женщиной, что представилась как мадам Рэтбоун. Идя за ней, я обернулась, но Рейф уже скрылся за спинами людей

Пока я ждала ванну в её покоях, ещё две дамы — Вила и Аделина — подбирали мне одежду. В неловкой тишине они сновали в свои комнаты и обратно, раскладывали платья на стульях и столах и прикидывали на глаз, подойдут ли. Примерка — дело интимное, да и вымыться сначала надо. Смотрели они опасливо, а вести светские беседы

я была не в силах.

Сама Рэтбоун сидела на широкой кушетке напротив и не сводила с меня глаз.

— На вас кровь… — прервала она наконец молчание.

— Благие боги, да она вся в крови! — вскрикнула Аделина.

— Что же с ней такое делали? — спросила Вила, годами лишь немногим меня старше.

Я опустила взгляд на руки, пропитанную кровью рубаху. Дотронулась до лица — и там была запёкшаяся корка. Кровь, кровь, столько венданской крови! Я закрыла глаза. В мыслях была только Астер. Казалось, это всё её кровь.

— Девочка моя, тебя ранили? — Нежность, мелькнувшая в голосе Рэтбоун, застала меня врасплох.

Горло перехватило болезненной горечью.

— Давно. Кровь не моя.

Все трое переглянулись. Рэтбоун выплеснула поток такой крепкой брани, что я опешила.

— Ну, от солдат ты наверняка и похуже слышала. — Она вздёрнула бровь.

Вообще-то нет. Последний раз при мне такое выдавали только братья за игрой в карты.

— Ладно, давай уже снимем с тебя эти обноски, — поморщилась она. — Ванна, наверное, уже готова.

Она повела меня в соседнюю комнату. Скромное офицерское жилище включало лишь гостиную, спальню и туалетную комнату. На гладких выбеленных стенах красовались изящные гобелены.

Солдат поставил ведро воды, от которой валил пар, и вышел через другую дверь, которую Рэтбоун тут же заперла на засов.

— Помочь тебе или оставить одну? Чего бы ты хотела?

Я глядела на неё, сама не зная, чего хочу.

— Тогда мы останемся.

Я плакала, непонятно о чём, не узнавая сама себя. Слишком многим я никогда не была прежде. Слёзы медленно катились по щекам, пока с меня снимали одежду и стягивали сапоги, отирали губкой шею и мылили волосы. Пока с кожи смывали последние багровые пятна.

«Просто вымоталась, да и всё», — твердила я себе, но даже закрывая глаза, чувствовала, как два солоноватых ручейка сбегают к уголкам рта и растекаются по губам. Мне словно распороли вену, и кровь никак не унималась.

— Выпей. — Рэтбоун поставила рядом на столик большой кубок вина. Отпив, я откинулась на медный край ванны и уставила взгляд в балки потолка. Девушки принялись втирать мне в кожу цитрусовый порошок, смывая всю грязь и запахи, смягчая боль от пережитого. Неторопливо прошлись по ладоням и ступням, бережно омыли едва затянувшиеся раны. Ещё глоток, и по всему телу вплоть до кончиков пальцев разлилось убаюкивающее тепло. Шея расслабилась, отяжелевшие веки сомкнулись.

— Глотни ещё. — Вила поднесла к моим губам кубок.

До боли знакомые виноградники, шёлковый

покров небес, пальцы, окрашенные бархатными шкурками ягод… родной дом.

— Морриган, — прошептала я.

Да.

Караваны привозят…

Оно лучшее.

По одной бутылке полковник убиваться не станет…

Наверное.

Совсем не помню, как уснула, и только смутно, как меня поставили на ноги, ополоснули. Помню мягкую перину, на которой меня растёрли душистыми маслами. Как мадам Рэтбоун осмотрела мои швы на спине и ноге.

— От стрел, — объяснила я. — Тавиш вытащил.

Аделина втянула воздух сквозь зубы.

Женщины тихо запричитали.

Рэтбоун смазала ещё розовые рубцы густой мазью, усластив воздух ароматом ванили.

На бедре, от удара о седло Ульрикса, налился пурпурный синяк. Нежные пальцы осторожно его обошли. Я чувствовала, что ускользаю всё глубже, голоса отдалялись.

— А это что? — Вила провела рукой по рисунку на моём плече.

То, что было свадебной кавой. А может и не было вовсе. Я вспомнила слова Эффиры о песне Венды: «Коготь быстр и свиреп, лоза медленна и прочна, но оба сильны, каждый по-своему».

— Это…

Клеймо одной безумной королевы.

«Та, что будет сначала слаба и гонима

Та, чьё имя дано было втайне»

— Их надежда. — Слова ощущались на губах, как тончайший, невесомый шёлк. Произнесла ли я их вообще?

Меня разбудил шёпот из гостиной.

— Может, это и это?

— Нет, надо попроще.

— Как думаешь, она знает?

— Вряд ли.

— Неправильно всё как-то.

— А принц знал?

— Знал.

— Вот ведь дурость.

— Сейчас уже всё не важно. Видела, как он на неё смотрел?

— А каким тоном говорил… Шутить не станет.

— Особенно теперь, когда стал королём.

— А взгляд его видела? Надвое рассечь может.

— Этим в отца пошёл.

— По крайности, сгодится как заложница.

— После всего, что они пережили вместе? Сомневаюсь.

— Может, тогда вот это?

— Ткань отличная.

— И пояс ещё…

Я села, завернувшись в одеяло. Сколько я проспала? На столе опустевший кубок, мои руки мягкие и бархатистые, какими были последний раз только в Сивике. Ногти подстрижены и отполированы до блеска. Чем я заслужила такую доброту? Или это ради их короля, который… как там, взглядом может надвое рассечь?

Зевая и отгоняя сонную одурь, я подошла к окну. Солнце клонилось к закату, белую крепостную стену уже окутало золотисто-розоватой сумеречной дымкой. Похоже, проспала я несколько часов. Из окна виднелся всего кусочек этого военного города, но и тот в спокойном вечернем свете полнился безмятежностью. Стену мерил шагами солдат, одетый как-то слишком парадно: золотые пуговицы его сверкали на солнце, как и бляха изящного ремня, и вставки на перевязи. Всё вокруг словно налилось свежестью и чистотой, даже этот выбеленный офицерский домик. Хоть до настоящей границы ещё далековато, застава — уже кусочек Дальбрека. Совсем не Морриган, ничего похожего. Воздух напитан порядком, который мы с Рейфом так рьяно расшатывали.