Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный...
Шрифт:
Один капитан, по имени Ушаков, был однажды послан из Смоленска с чрезвычайно важными бумагами к киевскому коменданту. Пославший его генерал приказал доставить бумаги как можно скорее. В точности исполнив это, Ушаков подъехал к Киеву, когда городские ворота были заперты. Часовой просил подождать, пока губернатор пришлет ключи. Ушаков начал рвать и метать, разразился ругательствами на коменданта и часового, грозя гневом своего генерала, и полетел с бумагами обратно в Смоленск жаловаться на то, что ему не отперли ворот. Генерал арестовал Ушакова и предал военному суду, а сей последний изрек ему смертный приговор. Петр, по представлении приговора на его усмотрение, нашел поведение капитана слишком забавным, чтобы наказывать его. Он помиловал осужденного, послал ему дурацкий колпак с шутовскою одеждою и зачислил его в штат своих шутов, в числе которых Ушаков и состоял до смерти своего покровителя.
Этот же Ушаков должен был сопровождать Петра в его поездку по Саксонии. Петр приказал ему приготовиться в путь. Ушаков упросил состоявшего в свите аудитора написать для него следующее письмо к царю: «Благодарю ваше
Петр был чрезвычайно вспыльчив и в первую минуту гнева наказывал жестоко. Если в минуту раздражения ему не удавалось излить свой гнев, то, успокоившись и придя в себя, он подчинялся голосу справедливости. Известно, что он был искусен в токарном мастерстве. Станок его помещался в особой мастерской, при которой состоял Андрей Нартов {179} , токарный мастер и хороший механик, и один ученик, которого Петр любил за веселый нрав и прилежание. На обязанности последнего лежало снимать с Петра колпак при входе его в мастерскую. Как-то раз этот ученик вырвал нечаянно у Петра несколько волосков. Почувствовав боль, царь выхватил свой охотничий нож [75] , бросился за учеником и, вероятно, убил бы его, если б последний, зная вспыльчивость Петра, не успел вовремя убежать. На другой день, входя в мастерскую, Петр весело сказал Нартову: «Этот плутишка причинил мне таки порядочную боль, но, конечно, невзначай. Я рад, что он оказался осторожнее меня». Узнав от Нартова, что ученик не являлся, Петр послал за ним к его родным, велев передать, что простил его; но и там его не видали. Тогда Петр приказал оповестить свое прощение по всем частям города. Беглец пропал, и с тех пор Петр не видал его никогда. Он убежал в одну деревушку близ Ладожского озера, откуда пробрался в Вологду, где под чужим именем выдавал себя за сироту, потерявшего отца и мать и пришедшего из Сибири. Там один стекольщик приютил его из сострадания и обучил своему мастерству. У него беглец прожил десять лет. Уже долго спустя по смерти Петра он возвратился в Петербург и явился к прежнему хозяину, который представил его в Дворцовую контору. Его приняли как стекольщика. Этим мастерством он занимался при Анне и Елизавете.
75
Петр всегда имел при себе охотничий нож, когда не бывал в походе или при исполнении своих воинских обязанностей. — Примечание редакции «Русского архива».
Петр I, находясь в Кронштадте и утомившись дневными занятиями, лег отдохнуть и приказал часовому не впускать к себе никого. Пришел князь Меншиков. Имея свободный доступ к царю во всякое время и рассерженный задержкою часового, Меншиков хотел войти силою. Часовой его оттолкнул и пригрозил, что пустит в него заряд. Раздраженный Меншиков поставил возле пажа и приказал доложить себе, когда царь выйдет. Петр встал, и Меншиков принес ему жалобу на часового. Петр приказал его позвать. «Знаешь ты, кто это такой?» — спросил царь. «Да, государь, это князь Меншиков». — «Правда ли, что ты хотел ударить его прикладом?» — «И ударил бы, как всякого другого». — «За что?» — «За то, что он хотел войти вопреки приказанию вашего величества». — «Хорошо». Петр приказал принести три стакана водки. «Ну, Меншиков, пей за здоровье этого молодца, который производится в унтер-офицеры». Меншиков выпил и думал, что этим отделался. «Еще стакан, — сказал царь. — Пей, Меншиков, за здоровье этого унтер-офицера как за поручика». Меншиков повиновался с печальным лицом. «Третий стакан, Меншиков, за здоровье этого капитана». Как ни горько показалось вино фавориту, он выпил и третий стакан, но этим дело не кончилось. «Теперь, Меншиков, ступай и снабди нового офицера всем нужным прилично его чину, чтобы через три дня он мог явиться ко мне в надлежащем виде; а впредь не смей обижать тех, кто исполняет свой долг, или это, — Петр поднял трость, — научит тебя твоему долгу». Обратившись к солдату, Петр прибавил: «А ты молодец; исполняй всегда так же строго мои приказания, и я этого не забуду».
Один крестьянин в Петербурге предсказал как-то весною, что в следующем сентябре будет страшное наводнение, так что вода хлынет выше старого дуба, росшего между Невой и кафедральным собором в крепости. Предсказание это всех напугало и озаботило приисканием убежища от потопа. Петр I видел с горем, что большинство жителей его новой столицы готово покинуть ее при первом удобном случае. Объясняя это или интригою в среде своих приближенных, или тем, что в народе нашлись такие, которым надоело жить в отдалении от родины, Петр решился пресечь зло в начале. Первым делом он приказал срубить дерево, вызывавшее мысли о наводнении. Допросы, которым были подвергнуты многие лица, привели к открытию предсказателя. Это был один из крестьян, расселенных по финским деревням. Его посадили в крепость. В конце сентября его привезли на то место, где лежал еще срубленный дуб, взвели на устроенные для того подмостки и в присутствии народа, собранного по приказанию царя, дали ему пятьдесят ударов кнутом. После наказания народу было прочтено вразумление и предостережение против пагубного суеверия и всякого рода пройдошеств. По прежним примерам Петр знал, что предсказанное событие было возможно, но не допускал, чтобы кто бы то ни
По дороге из Нарвы в Ревель, почти верст за 100 от сего последнего, находится прекрасная Гальяльская церковь, названная так по месту своей постройки. Между многими находящимися там шведскими гробницами обращает на себя внимание одна, в которую в 1652 году положены были тела двух девиц. Высохшие, желтые, без запаха, тела эти вполне сохранились. Кожа их на первый взгляд походит на пергамент; растянутая пальцами, она чрезвычайно эластично сжимается опять. Внутренности трупов, должно быть, совершенно высохли, если не уничтожены вовсе. Петр I, остановившись в тех местах со своими войсками, не хотел этому верить, но, удостоверившись и боясь, чтобы толки о чуде в среде суеверных солдат не наделали переполоха, нашел нужным пояснить своим генералам и офицерам естественные причины этого явления. Кроме органических свойств тел, Петр объяснил их нетленность влиянием воздуха и песчаного грунта.
По заключении мира в 1721 году Петр I назначил посланником в Швеции Михаила Петровича Бестужева, впоследствии графа и гофмаршала при дворе императрицы Елизаветы. Петр приказал ему явиться за последними приказаниями на другой день в четыре часа утра, предварительно же побывать у Андрея Ивановича Остермана, от которого получит инструкции, и в назначенный час привести Остермана с собою. Чтение инструкций заняло часть ночи, и Остерман сказал Бестужеву: «Спать уже поздно, пойдем поужинаем и рассеемся пока».
В три с половиною часа они были в передней царя и нашли там только одного денщика, которого и просили доложить о себе. Денщик отвечал, что царь уже с полчаса как прохаживается по комнате, но что раньше назначенного времени доложить он не смеет. Пробило четыре часа. Бестужев и Остерман вошли. Царь был в коротком халате, толстом ночном колпаке [76] и чулках, спустившихся до туфель. «Здравствуйте, — сказал он вошедшим. — Который час?» — «Четыре часа». — «Просмотрел ли ты с Бестужевым, — обратился Петр к Остерману, — те инструкции, которые ему следует дать?» — «Да, государь». — «А ты, — спросил он Бестужева, — также прочитал и понял их?» — «Да, государь». — «Не нашел ли в них чего-нибудь неясного, не имеешь ли что спросить у меня?» — «Нет, государь». Не доверяя этим ответам, Петр задал Бестужеву несколько вопросов, на которые тот отвечал вполне удовлетворительно. «Действительно, ты понял, что должен сделать для пользы моего государства. Возьми записную книжку; я продиктую тебе, что ты сделаешь лично для меня; будь внимателен. Так как климат в Стокгольме почти такой же, как в Петербурге, то я бы желал, чтобы ты прислал мне оттуда людей, сведущих в земледелии, хозяйстве и лесоводстве, а также плотников, каменщиков, искусных слесарей, оружейников, главным же образом умеющих хорошо делать ружейные замки, медников, стальных дел, мастеров и т. п.». Продиктовав все, Петр приказал Бестужеву перечитать записанное, чтобы проверить, не пропустил ли он чего-нибудь. «Обо всем касающемся Иностранной коллегии, — сказал Петр, — ты можешь сноситься с нею; что же до моих поручений, то будешь писать прямо ко мне. Пиши просто, без глупых формальностей, но пиши только дело, адресуя Петру Алексеевичу». Бестужев потом всю жизнь как драгоценность хранил связку писем, полученных от Петра за время своего посланничества в Швеции.
76
Внутри этот колпак был выложен полотном, потому что Петр много потел. — Примечание редакции «Русского архива».
Отпуская его и пожелав счастливого пути, Петр на прощанье прибавил: «Будь исправен и верен на трудном месте, которое тебе доверяется; не сомневаюсь, что ты оправдаешь мои ожидания, и тогда я позабочусь о твоем будущем; но если ты обманешь мои надежды, то будешь иметь во мне такого же неумолимого врага, как теперь имеешь благожелателя и друга. Ступай с Богом!» При этом Петр, по обыкновению, поцеловал его в голову.
Одного русского царедворца за какую-то вину посадили в крепость. Петр I положил себе, что заключенный выйдет из нее не иначе, как под кнут на публичном месте. Императрица и знатные особы, принимавшие участие в его судьбе, стали за него просить. Царь, разгневанный этим, запретил под страхом немилости обращаться с просьбами о прощении. Тогда ходатаи, не унывая, прибегли к следующей хитрости. У царя была левретка, которую он очень любил и которая была к нему чрезвычайно привязана. В его отсутствие, в ошейник собачки вложили прошение, дельно написанное. Когда Петр возвратился к себе, собачка, по обыкновению, бросилась ласкаться и прыгнула к нему на шею. Заметив бумагу, Петр выдернул ее, развернул, прочел и расхохотался. «И ты, Лизка, стала подавать челобитные? Так как это первый раз, то быть по-твоему!» Тотчас же послан в крепость нарочный объявить заключенному прощение. Когда Лизка околела, из нее сделали чучело и поставили в кабинете натуральной истории при Академии наук.
В начале 1723 года Петр I почувствовал сильную боль в пузыре, имевшую последствием задержание мочи. Об этом Петр сказал только одному из своих слуг, который обратился к знакомому шарлатану, Брабансону, бывшему тогда в Петербурге. Последний дал некоторые паллиативные средства, которыми Петр и удовольствовался.
В начале лета 1724 года болезнь Петра усилилась. Тогда позвали доктора Блюментроста, который, видя, что положение больного серьезно, просил пригласить себе в помощь доктора Бидло{180} из Москвы. Блюментрост не покидал комнаты больного в течение нескольких недель. Аптекарь Липгольд{181} с хирургом Паульсоном{182} беспрестанно приготовляли промывательные и мягчительные припарки. Искусный оператор, англичанин Горн{183}, дважды вводил больному катетер, но мог извлечь влаги не более стакана. Петр не вставал с постели сряду четыре месяца.