Очень уж краткая история человечества с древнейших времен до наших дней и даже несколько дольше
Шрифт:
В этот момент для карфагенян начался период длительного везения. У них появился полководец, не уступавший талантом македонскому. Он предложил поразить врага (римлян) в его собственной берлоге (Риме). В 218 году до н. э. огромная карфагенская армия (80 тысяч пехотинцев, 12 тысяч всадников, 37 боевых слонов, игравших роль тогдашних танков) прошла восточным берегом будущей Испании и южным берегом Франции, переправилась в Италию через снежные кручи Альп. Потери карфагенян были огромны: до Италии добрались всего двадцать тысяч пехотинцев и шесть тысяч конников, почти все боевые слоны погибли. Казалось, авантюрная затея провалилась (она и закончилась провалом — только через много лет). Но на сцену вновь дважды
Сначала карфагеняне дважды разбили римлян, а затем, обойдя с тыла их лагерь у Тразименского озера, уничтожили римскую армию почти целиком. Рим собрал новую армию: восемьдесят тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников. Карфагеняне тоже получили подкрепление, но оставались вдвое слабее противника: сорок тысяч пехотинцев и четырнадцать тысяч всадников. Этот недостаток был с лихвой возмещен военным талантом их полководца. Под городком Канны карфагеняне поставили в центр своего боевого порядка союзников — иберов и галлов. Римляне начали теснить их, углубились в боевые порядки врага и… оказались в ловушке: на них со всех сторон обрушились карфагенские воины. Это была не битва, а бойня: в считанные минуты толпу деморализованных римлян перерезали, как баранов. Битва при Каннах вошла в военную историю как образец военного искусства.
После этого карфагеняне вроде бы сделались хозяевами всей Италии и даже подступили к стенам Рима. Но они воевали далеко от своих баз, а римляне — у себя дома. Почти пятнадцать лет продолжались безнадежные для карфагенян военные действия. В 202 году их предали союзники, они потерпели поражение и вынуждены были заключить мир, по которому Карфаген терял все свои заморские колонии, выплачивал огромную контрибуцию, передавал Риму своих боевых слонов и военный флот и вообще становился зависимым от него.
Теперь Карфаген был обречен, и его уничтожение становилось только вопросом времени. Один из римских сенаторов вошел в историю тем, что каждое свое выступление в сенате (о чем бы он ни говорил) заканчивал фразой: «А Карфаген должен быть разрушен».
Повод для третьей войны нашелся лишь через полстолетия. На сей раз у карфагенян не было никаких шансов на победу, и они выразили готовность сдаться на милость победителя. Римляне потребовали сдать оружие. Карфагеняне выполнили требование. Тогда римляне потребовали, чтобы карфагеняне оставили город, который будет разрушен. Это означало рабство. И тогда пуны совершили акт отчаяния. В срочном порядке они выковали новое оружие, и началась более чем двухлетняя героическая оборона Карфагена. Город пришлось брать квартал за кварталом, дом за домом. Наконец его разрушили весь, сожгли и плугом провели борозды в знак того, что это место предано проклятию. В таком виде оно и дожило до наших дней и служит объектом посещения для туристов, приезжающих в Тунис.
Задолго до того, как пал Карфаген, было покончено с Грецией. Собственно, самих греков и не требовалось покорять. Они уже были покорены македонцами и по части социальной апатии (политического безразличия) вполне могли бы соперничать с россиянами начала XXI века. Требовалось сменить македонскую гегемонию римской — только и всего. Что и было сделано тремя походами в Македонию (205, 197, 168 годы до н. э.).
Кстати, во время одного из этих походов пострадало современное человечество. Чтобы возглавить армию, требовался подходящий консул. Консулов, как уже говорилось, переизбирали ежегодно, с Нового года. Новый год начинался у римлян, как и у многих нормальных людей того времени, с марта, что было связано с весенним солнцестоянием. Но на дворе стоял январь, отсрочка до марта грозила осложнениями, и римский сенат, ничтоже сумняшеся, волевым порядком перенес
Таким образом, за какую-то сотню с небольшим лет (если начинать с подчинения Риму всей Италии) в Средиземноморье вместо заурядного полиса, каких в Италии были десятки, появилась держава, простиравшаяся от Иберии до Малой Азии и претендовавшая на мировое (в тогдашних масштабах) господство.
Правда, римляне не подозревали, что у них, как у сегодняшних русских, остался еще один враг — увы, непобедимый. Он их и погубил.
Это были сами римляне.
Когда Рим еще не был республикой, а представлял — как и все его соседи — союз племен, находившихся в последней стадии разложения первобытной общины, он, по преданию, состоял из трехсот родов. Каждые десять родов объединялись в курию, каждые десять курий — в трибу. Это позволяло избежать вырождения племени — невеста и жених не могли принадлежать одному роду. Но этим же определялось и политическое устройство союза. Старейшины родов объединялись в сенат — совет старейшин. И на этом основании (как и у многих других народов Средиземноморья) триста представленных ими родов считались основополагающими, патрицианскими. Однако за несколько первых веков существования Рима там набралось еще множество родов из разряда «пришлых», «мы-сами-не-здешних». В отличие от патрициев, они назывались плебеями (плебсом) и поначалу не имели никаких политических прав, а в экономической жизни вынуждены были полагаться на милость патрициев.
Поэтому ранняя история Рима — это история борьбы плебеев против патрициев за свои права. Надо сказать, плебеи избрали довольно эффективный способ борьбы: чуть что — они дружно покидали Рим и располагались лагерем поблизости. Если вспомнить, что Риму постоянно приходилось воевать с соседями, можно представить себе ощущения брошенных патрициев. Затевались переговоры. Достигался компромисс. В чем в чем, а в этом римляне были большие мастера. И если в области культуры, при всех достижениях, им было далеко до греков, то в области права они были и остаются несомненными лидерами. Недаром же Запад считается наследником не какого-нибудь, а именно римского права.
Так шаг за шагом плебеи почти сравнялись с патрициями в области прав и сформировали единый «римский народ». Разница осталась лишь в степени чванливости новых и потомственных дворян — как у «действительных» и «недействительных» членов российских академий наук. Появились даже специальные должности — народные трибуны (представители триб), которые имели право голоса в сенате и отстаивали интересы плебса.
Следом за плебеями на правовой лестнице стояли «союзники», обладавшие неодинаковыми привилегиями (по принципу: разделяй и властвуй). Затем следовали «чужестранцы» — большей частью торговые партнеры. И наконец, рабы, которых считали не людьми, а разновидностью животных («говорящие орудия»).
Споры шли в основном о земле (кому, сколько выделять) и о налогах. Накал страстей возрастал от столетия к столетию. Кульминация наступила к концу II века до н. э., когда в Риме создались условия, разительно отличавшиеся от минувших времен.
Успешные войны привели к притоку рабов и дани (особенно важную роль играло зерно). Сосредоточение масс рабов в наиболее богатых семьях привело к появлению латифундий — огромных имений, где производилась сельскохозяйственная продукция. А в гавани Рима и Брундизия входили галера за галерой с даровым, награбленным в колониях зерном, которое раздавалось гражданам по ценам ниже рыночных.