Очерки современной бурсы
Шрифт:
— Кому я там нужен? Смеются над нами, не доверяют… Да и специальности нет у меня, кто примет меня на работу.
— Попробуй…
— Легко тебе говорить: попробуй! Такими вещами не шутят. Легко советовать, когда у тебя родные есть, свой дом. У меня же нет никого, кроме брата. Если я уйду из семинарии, откажусь от религии, брат проклянет. Он у меня за отца и мать, а легко ли жить под родительским проклятием?! Нет, мне все дороги заказаны. Выхода нет, — вздохнул Петя.
— Ты взволнован. Ложись-ка спать. Утро вечера мудреное.
— Спокойной
— Чего зря говоришь? Спи!
— Прощай, брат…
— Спокойной ночи.
Андрей, утомленный необычным днем, быстро уснул. Утром его разбудил голос Бородаева, пришедшего проведать больных.
— Как себя чувствуешь, Смирнов? — спросил лекарь.
— Неважно.
— Температуру мерил?
— Я только проснулся.
— Меряй… А где Петя?
— Должно быть, в туалете.
— Что-то долго он там.
— А куда ему спешить.
Все-таки Андрей поднялся с постели и пошел в уборную. Дверь была заперта. Он постучал. Молчание. Андрей позвал Бородаева. Иван взволновался.
— Что с ним? Как он себя вчера вечером чувствовал?
— Вроде ничего. Только взбудораженный какой-то был.
И Андрей рассказал о ночном разговоре.
— Уж не случилось ли с ним чего? Пойду в семинарию, позову людей, пусть взломают дверь…
Вскоре он вернулся в сопровождении двух рабочих и помощника инспектора. Стали ломать дверь.
Когда ее сняли, предстала страшная картина: на крюке, вбитом в стену, на ремне от брюк висел удавившийся Петя.
МАША
Андрей не мог больше находиться в страшном для него теперь изоляторе, и его увезли в городскую больницу.
Здесь бурсака поместили не в общей палате, а в отдельной комнатушке, предназначенной для тяжелобольных. Видимо, больничное начальство учло, что семинарист не обычный больной. Чтобы избавить его от расспросов и любопытства посторонних, ему предоставили отдельное помещение.
Через два дня Андрея навестил Гатукевич. Андрей несказанно обрадовался ему. Отец Лев рассказал Андрею, что семинарское начальство, которому до крайности была неприятна история с самоубийством, постаралось замять ее. Бурсакам объявили, что Петя покончил с собой в припадке безумия, что и раньше он был не вполне нормальным и держали его в семинарии из жалости к человеку, которому некуда деться, и из уважения к его брату — примерному монаху и студенту духовной академии. Поскольку по церковным канонам самоубийц отпевать в храме не полагается и молиться за них нельзя, труп Пети отвезли сначала в морг, а затем похоронили на городском кладбище. Семинаристы и даже брат Петра в похоронах не участвовали, присутствовал один лишь Дон-Кихот, которого командировали «для порядка».
Гатукевич сказал Андрею, что решил не ехать на каникулы, чтобы усиленно заняться философией и побывать в Москве.
После ухода приятеля Андрей пробыл в больнице еще несколько дней. Дело шло на поправку,
Палату, где лежал Андрей, обслуживала медицинская сестра, молоденькая девушка. Звали ее Машей. Приветливая, простая и веселая, она нравилась Андрею. Видимо, и он ей приглянулся. Несколько раз в день Маша заходила к нему, спрашивала, как он себя чувствует, приносила лекарства и сидела у койки, пока он измерял температуру.
Постепенно они разговорились. Маша расспрашивала молодого человека о семинарии, о его учебе, товарищах. Интересовалась, как он попал в столь необычное учебное заведение. Андрей рассказал ей о своем детстве, о том, почему стал верующим. В свою очередь, и он попросил Машу рассказать о себе.
— Что мне говорить? Моя жизнь короткая и простая. Родилась я здесь, в Загорске. Отец рано умер. Остались мы вдвоем с матерью. Окончила семь классов, потом медицинское училище и теперь работаю здесь.
— Нравится вам работа?
— Нравится. Правда, хотелось бы учиться дальше, стать врачом.
— Так поступайте в медицинский институт.
— Легко сказать — поступайте. Туда не так просто попасть. А потом надо на что-то жить. Мама у меня больная, инвалид. Получает небольшую пенсию. Приходится мне и ей помогать да и самой жить.
— Да, — сочувственно протянул Андрей. — Но все-таки не горюйте. Постепенно все устроится. Выйдете замуж, тогда и институт кончите.
— Выходить, лишь бы выйти, не хочется. А любить — я еще никого не любила, — призналась Маша.
— Почему же? — задал наивный вопрос Андрей.
Маша засмеялась.
— Не встретился такой человек, который бы понравился.
— Разве мало в Загорске хороших ребят?
— Ребят-то много, а мой мне еще не встретился.
— Значит, вы разборчивая невеста. Но кто-нибудь же вам нравится?
— Не знаю… Дружила, правда, с одним парнем. Вроде ничего был сперва. А как узнала его поближе, разонравился.
— Почему?
— Пустой парень. В получку норовит обязательно выпить. Читать не любит. Пройдемся мы с ним вечерком по улицам, зайдем в кино, иногда на танцы. Вот и все радости. Не было у него никакой цели в жизни, никаких интересов. С ним и говорить-то скоро стало не о чем. Я и перестала с ним встречаться.
— Но ведь он не один и Загорске. Есть и более интересные люди?
— Есть, только не всем они достаются. У нас в больнице больше пожилые люди работают, женщины. Я особенно никуда не хожу. Разве что в кино пойдешь с подружками или в Дом культуры, когда московские артисты приедут. А так больше дома сижу, маме по хозяйству помогаю. Читать очень люблю.
— А как вам нравятся наши ребята, семинаристы?
— Я их не знаю. С вами с первым познакомилась. Но некоторым девчатам они нравятся.