Очерки современной бурсы
Шрифт:
Или другое противоречие. У Христа было двенадцать апостолов-учеников. Евангелисты Матфей и Лука перечисляют их имена. Одиннадцать имен сходятся, двенадцатое — нет. По Матфею, это был Левий, прозванный Фаддеем, по Луке — Иуда Иаковлев. Не может быть, чтобы апостолы могли позабыть имя своего товарища, с которым жили вместе много лет!»
Наличие противоречий, ошибок и исторических неточностей наводило на мысль, что евангелия написаны не очевидцами тех событий, о которых в них рассказывается, а некоторое время спустя написаны по легендам о Христе и не являются записями учеников Христа, как утверждает церковь.
Однажды
— Скажите, уважаемый Афанасий Петрович, а располагаем ли мы какими-либо сведениями о Христе, кроме евангелий? Насколько мне известно, до наших дней сохранились произведения светских авторов, описывающих ту эпоху из жизни народа еврейского, когда жил Иисус Христос. Говорят ли они о нем если не как о боге, то хотя как о человеке?
Профессор был немного озадачен вопросом, но быстро опомнился и сказал:
— Видите ли, некоторые произведения тогдашних авторов до нас дошли. Скажу больше. Раньше церковь на них ссылалась, доказывая историчность своего божественного основателя. У того же Иосифа Флавия — еврейского историка, современника Христа — есть упоминание о Христе. Но потом дотошные ученые доказали, что это, дескать, позднейшая вставка отцов церкви, сделанная ими с благочестивой целью — доказать историчность Христа. Не берусь судить, правы они или нет. Я сам данным вопросом детально не занимался. Однако ввиду спорности его не советую вам ссылаться на Иосифа Флавия. Нам, верующим, вполне достаточно евангельских свидетельств о Христе.
— Но если нельзя признать достоверными слова Флавия о Христе, то спрашивается, почему этот историк молчит о нем? — не унимался студент.
— Очень просто, — продолжал профессор. — Иосиф Флавий был иудей. А иудеи не приняли христианства, не признали Христа богом. Поэтому Флавию невыгодно было писать о Христе и его чудесах. Делать это — значило бы пропагандировать вредное, с его точки зрения, учение. Кроме того, почему вы не можете допустить, что Иосиф Флавий мог просто не заметить Христа, ничего не знать о нем, хотя и был его современником?
— Простите, Афанасий Петрович, но я с вами не согласен. И вот почему. Не заметить Христа Флавий просто не мог. Он описывает в своей книге даже незначительные события из жизни Иерусалима. Город этот в ту пору имел несколько десятков тысяч жителей, примерно столько, сколько имеет небольшой районный городок в наши дни, где люди чуть ли не в глаза друг друга знают. Если бы в таком городе появился человек, за которым ходили тысячные толпы народа, который на глазах у всех совершал самые невероятные чудеса, вплоть дог того, что воскрес из мертвых, его знал бы каждый мальчишка, не говоря уже об историке. Более того, зная о Христе, его чудесах и учении, сам Флавий должен был уверовать во Христа…
— Вы зашли слишком далеко, Симаков! — оборвал студента профессор. — Вы подкапываетесь под историчность господа нашего Иисуса Христа! Вам не место в духовной академии!
— Я не подкапываюсь. Я просто интересуюсь… Разве в этом есть что-либо предосудительное? — ответил Симаков.
— Молчать, когда вам делает замечание профессор! Откуда вам известны все подробности той эпохи? Откуда вы знакомы с произведениями Иосифа Флавия? Они, если мне не изменяет память, у нас не изучаются, — ехидно вопрошал профессор.
— Я ими интересовался. Что в этом плохого?
— Ни
— Стыдиться мне нечего. Я не попугай, чтобы учить с чужого голоса. Я хочу знать, а не верить слепо. Времена теперь не те! — дерзко ответил Симаков.
Все так и ахнули. Подобный ответ означал конец обучения в академии.
Афанасий Петрович вспыхнул. Лицо его стало багровым от гнева.
— Сейчас же замолчите! После лекции зайдите со мной к отцу инспектору!
«Симаков прав, — подумал Андрей. — Действительно, почему молчат современники? А может быть, Христа и не было вовсе?»
Сразу после лекции Афанасий Петрович вместе с Симаковым отправились к отцу Вячеславу.
— Всыпят ему по первое число! — с сожалением говорили ребята. — И зачем он лез на рожон? Неужели за столько лет не привык к нашим порядкам? Читай себе что угодно, но помалкивай.
Никому не было известно, о чем шла речь в кабинете инспектора. Симаков не явился ни на следующую лекцию, ни на третью… И когда после лекций Андрей и его однокурсники забежали перед обедом в спальню, постель Симакова была пуста. Его вещей тоже не было, На одной из тумбочек лежал конверт с надписью: «Моим товарищам по курсу».
Распечатали конверт. В нем оказалась записка, написанная наспех рукой Симакова.
«Ребята! — писал он. — Только что я «объяснился» с начальством. Афанасий Петрович заявил инспектору, что я высказываю богопротивные мысли, сею крамолу на курсе и мне не место здесь. Я не думал, что все произойдет так быстро. То, о чем я говорил на лекции, является плодом долгого изучения мною богословия. Я пришел сюда глубоко верующим, а здесь потерял веру. Все эти годы я много читал, думал и, наконец, пришел к выводу, что заблуждался, как заблуждаются те из вас, кто еще верит в бога.
Я рад, что так случилось. Словно камень свалился с моих плеч, когда инспектор заявил, чтобы я немедленно покинул стены академии. Я ответил ему: «Не вы отчисляете меня, я сам ухожу от вас навсегда и порываю с религией!» Вы бы видели, в какую ярость пришел он!
Я не чувствую за собой никакой вины ни перед начальством, ни перед вами, ни перед своей совестью. Я поступаю так, как велят мне мои убеждения. Я перестал верить в бога и не могу молчать об этом, не могу лицемерить. Если кто и виноват в моем уходе, то это сам господь бог, который не сумел удержать меня. Я к нему стремился, я в него верил, а он не смог поддержать во мне веру. Просто его нет!
Прощайте, ребята! Хотел зайти к вам, но мне не разрешили. Я ухожу из вашего мира навсегда. Надеюсь, рано или поздно и вы последуете моему примеру!»
Андрея и его товарищей словно гром поразил. Они не подозревали, что Симакова гложет червь сомнения, так как он никогда ни с кем не делился своими думами. Только теперь стали припоминать, что Симаков много занимался, читал, был вдумчивым молодым человеком. Он не гнался за отметками, не зубрил наизусть тексты, но смысл предмета знал великолепно. Этим и объяснялось то, что ему, несмотря на глубокие знания, часто ставили тройки.
Обед прошел нервозно. В конце его в столовую вошел отец инспектор. Он был взволнован и нервно ходил взад-вперед. Сразу после молитвы помощник инспектора обратился к бурсакам: