Очерки современной бурсы
Шрифт:
— Прошу всех оставаться на своих местах!
Когда бурсаки снова уселись на скамьи, отец Вячеслав начал свое обращение.
— Возлюбленные отцы и братья! — сказал он. — Считаю своим долгом поставить вас в известность о прискорбном случае, который имел место сегодня в стенах наших духовных школ…
Все притихли.
— Один из ваших бывших товарищей, студент четвертого курса академии Симаков на лекции по священному писанию Нового завета дерзнул вступить в спор с нашим уважаемым Афанасием Петровичем. Мало того, Симаков допустил неуважительные высказывания о господе нашем Иисусе Христе…
Отец Вячеслав истово перекрестился.
— Разумеется, Афанасий Петрович доложил мне об этом. Когда я вызвал к себе Симакова, он не только не раскаялся
Все ахнули. Некоторые в страхе начали креститься.
— Я предложил Симакову немедленно покинуть стены академии, на что он протянул мне бумажку, где сказано, что он порывает с религией. Вот эта писулька, видите?.. Все видели? А теперь смотрите: я рву ее!
И он с остервенением разорвал в клочья заявление Симакова об уходе из академии и разрыве с религией.
— Знайте, Симаков безумец! Он написал эту писульку в припадке богонеистовства, отчаяния! Возможно, в какой-нибудь газетке появится его статья, где он будет писать о своем неверии. Я категорически запрещаю вам читать такие статьи, слышите?! Каждого, у кого будут обнаружены богохульные статьи, ждет немедленное отчисление из академии и семинарии. Симаков — подонок! Бог разразит его, покарает. Запрещаю вам говорить о Симакове, даже упоминать его имя. Он больше не существует для нас, поняли?
— Поняли, — недружно ответили бурсаки.
— Теперь идите и занимайтесь своими делами!
Все были потрясены открытым разрывом с религией студента духовной академии. До этого кое-кто просил об отчислении, но никогда не указывал прямо мотива ухода. Только Симаков набрался смелости это сделать.
Несмотря на запрет отца инспектора, ребята не могли удержаться от разговоров о бурсаке, с которым бок о бок жили столько времени. Реакция на его уход была различна.
— Погорячился парень. Что он будет теперь делать? В миру его не примут, не поверят ему, — говорили одни.
Другие возмущались:
— Сволочь какая оказалась! Он никогда и не верил в бога! Если б верил, никогда не разуверился… Подослали его к нам нарочно, чтобы потом позорил церковь!
Третьи старались понять поступок Симакова. К числу их принадлежали Андрей с Гатукевичем.
— Свихнулся Симаков, — сказал Гатукевич другу. — Слишком односторонне подошел к вопросам религии. Слов нет, он много знает, но слишком рано взялся за безбожные книги. Ему бы укрепиться в религии, как это сделал я, а потом читать наших противников, он же поступил, видать, наоборот.
— А почему ты, Лева, не допускаешь мысли, что он прав? — возразил шепотом Андрей. — С его высказываниями о Христе я во многом согласен…
— Смотри и ты не свихнись! — предостерег его Гатукевич. — Все дело в том, что методология у него была неправильная. Он брал доводы «за» и «против» и ставил их на одну доску. Так делать нам нельзя. При такой постановке вопроса правой всегда окажется наука, безбожие. Я поступаю иначе и, думается, делаю правильно. Я беру за незыблемую основу христианское учение и с его позиций отбрасываю все нападки на него. Для меня истинность христианства — непререкаемое исходное положение. Я не обосновываю его, а отметаю нападки на него, понял?
— Я не согласен с тобой.
— Почему?
— Потому, что истина рождается в споре с равными возможностями для той и другой стороны. А у тебя получается, что истина уже дана.
Здравый смысл подсказывал Андрею, что Симаков был прав.
НЕВЕРИЕ ПУСКАЛО КОРНИ
Из догматического богословия Андрей знал, что все в мире совершается по воле бога, с его ведома.
«Наипаче же, — говорилось там, — господь руководит своею
Однако история церкви свидетельствовала об обратном. Она кишмя кишела земными страстями, которые обуревали отцов церкви. Часто это была корысть, иногда страх перед светской властью, политические соображения. В церкви, даже в вероучении ее, никогда не было единогласия. Брала верх то одна, то другая партия «святых отцов».
«Как же это совместить с руководством духа святого церковью? — размышлял Андрей. — Взять, например, эпоху первого вселенского собора, который решал важнейший вопрос христианства: бог ли Иисус Христос? Собор большинством голосов решает считать Христа богом, богочеловеком. Принимается такое решение, между прочим, потому, что на соборе присутствует император Константин, которого некоторым епископам удалось убедить в необходимости принятия такого догмата. Сила императорской власти сделала свое дело. Но вот умирает Константин. На его престол садится император Констанций — сторонник осужденной на соборе партии ариан, — считавший, что Христос не является богом. Под давлением Констанция те же епископы, которые на соборе голосовали за то, что Христос — их бог, меняют свои взгляды, считают Христа простым человеком, и христианская церковь исповедует новое учение, становится «еретической». Затем на императорский престол вступает Феодосий I. Он отнимает у ариан все церкви и возвращает их православным. Так при помощи силы вновь восторжествовало православное учение».
Готовясь к экзамену, Андрей перечитывал свои записи и диву давался, как господь мог терпеть такое вмешательство в дела его церкви со стороны светской власти.
«Император Константин на первом вселенском соборе сам участвует в формулировке соборного постановления по догматическому вопросу. Затем по окончании собора распоряжается сослать всех несогласных с его решениями…»
«Император Феодосий не оставался пассивным наблюдателем в церковных делах. Он участвовал в решении их как император. По вступлении своем на престол он приказал арианскому епископу Димофилу или признать учение о Христе как о сыне божием, или оставить место константинопольского епископа. Он потребовал от епископов, придерживавшихся различных религиозных направлений, чтобы они православную исповедовали веру…»
«Собор в Медиолане в 355 году — одна из печальнейших страниц в истории православной церкви. Приверженцы православия потребовали подтверждения установлений первого вселенского собора. Был подготовлен лист для подписей. Валент — сторонник арианства — вырвал этот лист из рук секретаря-дьякона и изорвал его. По ходатайству Валента император Констанций распорядился, чтобы собор был во дворце, и сам за завесой слушал соборные совещания. Здесь епископам предложили для подписи акт, совершенно арианский, уверяя, будто это откровения, данные Констанцию во сне. Православные не уступали. Один из епископов назвал акт богохульным и заявил, что скорее отдаст жизнь, чем подпишет его. Тогда из-за своей завесы вышел император Констанций и заявил: «Что я хочу, то и должно быть законом для церкви!» Он взялся за меч и грозил непокорным смертью и изгнанием. «Или акт, или заключение!» Большинство епископов уступили, несколько человек были сосланы».
В такой обстановке решались важнейшие вопросы православной веры, формулировалось то, что теперь считается несомненной истиной.
«Мы верим, — думал Андрей, — что Христос — сын божий, богочеловек. Но если бы победили другие партии при императорском дворе, то истинным считалось бы совсем другое, арианское учение, отрицавшее божество Христа. Так и во всех остальных вопросах веры. Спорные проблемы решались всегда либо силой, либо простым большинством голосов святых отцов. Но где гарантия, что те несколько отцов, которые своими голосами давали тому или иному мнению перевес, не заблуждались?..»