Очерки, статьи

Хемингуэй Эрнест Миллер

— Конечно, — сказал я. — Если за вами ничего нет, можете не бояться.

— Все-таки для верности мне бы лучше остаться у вас.

— А если за вами что-то есть, тогда и я влипну в историю.

— Значит, нельзя остаться?

— Нет. А в случае чего вызывайте меня. Я никогда не слышал, чтобы вы заводили разговор на военные темы, и, по-моему, за вами ничего нет.

— Конечно, нет, — сказала она, отодвигаясь от англичанина и наклоняясь ко мне. — А как вы думаете, с ним остаться можно? За ним-то ничего

нет?

— Не могу сказать, — ответил я. — В первый раз его вижу.

— Вы на меня сердитесь, — сказала она. — Не будем больше об этом думать. Лучше с легкой душой пойдем обедать.

Я подошел к игрокам.

— Хотите пообедать с нами?

— Нет, товарищ, — сказал, не поднимая головы, державший кости. — А вы не хотите попытать счастья?

— Я есть хочу.

— Ну, мы вас тут дождемся, — сказал второй игрок. — Кидай, что ли. Я держу…

— Раздобудете деньжат — волоките сюда, в наш банк.

Кроме Манолиты, в комнате нашелся еще один мой знакомый. Он был из Двенадцатой бригады, и это он заводил патефон. Родом он венгр, но грустный, не из веселых венгров.

— Salud, camarada, — сказал он. — Спасибо вам за гостеприимство.

— А что же вы в кости? — спросил я его.

— Денег таких нет, — сказал он. — Эти ребята — летчики по контракту. Наемники… Получают по тысяче долларов в месяц. Они были на Теруэльском фронте, а теперь вот пожаловали сюда.

— А как они очутились в моем номере?

— Один из них знает вас. Его сейчас вызвали на аэродром. За ним пришла машина, когда игра уже началась.

— Очень рад, что вы заглянули, — сказал я. — Приходите в любое время и располагайтесь, как дома.

— Я пришел послушать новые пластинки, — сказал он. — Если я вам не мешаю.

— Да нет. Очень хорошо. Хотите выпить?

— Нет, только немножко ветчины.

Один из игроков встал и отрезал еще ветчины.

— Вы не видели тут этого Генри, хозяина комнаты? — спросил он.

— Это я.

— А, — сказал он. — Извиняюсь. Сыграем?

— Попозже, — сказал я.

— Ну что ж, — сказал он. Потом, с полным ртом ветчины, рявкнул: — Ну, ты, Каролинский недоносок, кидай кости об стенку как следует.

— А это тебе не поможет, товарищ, — буркнул тот, что бросал кости.

Эл вышел из ванной. Он был чистенький, только под глазами осталось несколько пятен.

— Вытри полотенцем, — сказал я.

— Что?

— Посмотрись еще раз в зеркало.

— Оно запотело, — сказал он. — Да черт с ним. Хорошо и так.

— Пойдем пообедаем, — сказал я. — Пойдем, Манолита. Вы знакомы?

Я заметил, что Манолита оценивающе его оглядела.

— Здравствуйте, — сказала она.

— А знаете — это идея, — сказал англичанин. — Насчет обеда. Но где?

— А эти что, в крап дуются? — спросил Эл.

— А ты сразу не разглядел?

— Нет, я

глядел только на ветчину.

— Ну да, в крап.

— Вы идите обедайте, — сказал Эл, — а я останусь здесь.

Когда мы уходили, на полу уже сидело шестеро, а Эл собирался отрезать себе ветчины. Я слышал, как один из летчиков спросил:

— Из каких войск, товарищ?

— Танкист.

— Говорят, от танков теперь никакого проку.

— Мало ли что говорят, — ответил Эл. — Это что у вас там, кости?

— Хочешь поглядеть?

— Да нет, — сказал Эл. — Метнуть разок.

Мы спустились в холл, Манолита, я и высокий англичанин. Внизу ребят уже не было, они ушли в ресторан «Гран-Виа». Венгр остался доигрывать новые пластинки. Я был очень голоден, а жратва в «Гран-Виа» была поганая. Мои два киношника уже пообедали и пошли чинить киноаппарат.

Ресторан находился в подвале, и надо было предъявлять пропуск и проходить через кухню и вниз по ступенькам.

Подавали суп из пшена, желтый рис с кусочком конины и апельсины на десерт. В меню стоял еще горошек с колбасой, о котором вспоминали с ужасом, но он уже кончился. Газетчики все сидели за одним столом, за другими были офицеры с девушками от Чикоте, сотрудники цензуры, которая тогда размещалась через улицу, в здании телефонной станции, и всякий неизвестный народ.

Ресторан держали какие-то анархисты-синдикалисты, и вино подавали с этикетками королевских подвалов с датой закладки на хранение. Вино по большей части было так старо, что либо отдавало пробкой, либо безнадежно выдохлось. Этикетку не выпьешь, и мне пришлось отослать три бутылки, прежде чем удалось получить сносное вино. И то после долгих препирательств.

Официанты не разбирались в винах. Они приносили первую попавшуюся бутылку, а там уж как повезет. Они были совсем не похожи на официантов Чикоте. Эти были нахальные, избалованные чаевыми. У них всегда имелись блюда по особому заказу, омары или цыпленок, и они подавали их за неслыханную цену. Но сейчас уже ничего не осталось, так что надо было есть суп, рис и апельсины. Тут все меня раздражало, особенно эта банда спекулянтов, и, если брать по заказу, обходилось тут все не дешевле, чем в лучшем ресторане Нью-Йорка.

Мы потягивали вино, едва терпимое, такое, что его можно было пить за неимением лучшего, но шуметь из-за него не стоило, — и тут появился Эл Вагнер. Он оглядел комнату, увидел нас и подошел.

— В чем дело? — спросил я.

— Обчистили, — сказал он.

— Быстро.

— Еще бы. Это такие парни. Крупно играют. А чего бы тут поесть?

Я подозвал официанта.

— Слишком поздно пришли, — сказал тот. — Больше не подаем.

— Этот товарищ из танковой части, — сказал я. — Он сражался весь день и будет сражаться завтра, а ничего еще не ел.