Очерки, статьи

Хемингуэй Эрнест Миллер

— Вы уже целый час на нем катаетесь, — сказал дежурный.

— А что я могу поделать? — сказал мужчина в овчинной куртке. Потом, обратясь ко мне, спросил: — Где Фрэнк?

— Какой Фрэнк?

— Ну знаете, Фрэнк, — сказал он. — Слушайте, помогите мне с этим лифтом.

— Вы пьяны, — сказал я. — Вылезайте. Нам нужно подняться наверх.

— И вы были бы пьяны, — сказал мужчина в белой мохнатой куртке. — И вы были бы пьяны, товарищ, дорогой товарищ. Послушайте, где же Фрэнк?

— А вы как думаете?

— У этого

Генри, в номере, где играют в крап.

— Поедемте с нами, — сказал я. — Только не балуйтесь с кнопками. Вы поэтому каждый раз и застреваете.

— Я на всем могу летать, — сказал мужчина в куртке. — Могу летать и на этом паршивом лифте. Хотите, попробуем фигуру?

— Хватит, — сказал Эл. — Вы пьяны. Нам нужно на верх, играть в крап.

— А ты кто такой? Вот как дам тебе бутылкой с шампанским.

— Попробуй только, — сказал Эл. — Я бы тебя утихомирил, пьянчуга несчастный, эрзац Санта-Клаус.

— Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус, — повторил плешивый. — Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Вот она, благодарность Республики!

Мы остановили лифт на нашем этаже и пошли по коридору.

— Возьмите пару бутылок, — сказал плешивый. Потом добавил: — А знаете, почему я пьян?

— Нет.

— Ну и не скажу. А вы бы рты разинули. Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. А вы кто, товарищ?

— Танкист.

— А вы?

— Снимаю фильм.

— Ну, а я пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. Повторяю. Да. Да. Да.

— А, подите вы! — сказал Эл. — Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус.

Мы подошли к номеру. Мужчина в белой овчинной куртке придержал руку Эла большим и указательным пальцами.

— Вы меня забавляете, товарищ, — сказал он. — Правда, забавляете. — Я отворил дверь. В комнате было накурено и все по-прежнему, только ветчину из жестянки всю съели, а виски из бутылки все выпили.

— Плешак явился, — сказал один из игроков.

— Привет, товарищи, — сказал Плешак и раскланялся. — Как поживаете? Как поживаете? Как поживаете?

Игра прервалась, и его закидали вопросами.

— Я уже подал рапорт, — сказал Плешак. — А вот немножко шампанского. Меня теперь интересует только живописная сторона дела.

— А как же это тебя бросили твои ведомые?

— Они не виноваты, — сказал Плешак. — Я увлекся грандиозным зрелищем и даже не вспомнил, что у меня есть ведомые, до того самого момента, когда на меня свалились «фиаты» и я обнаружил, что у моего верного самолетика нет хвоста.

— Эх, жаль, что ты пьян, — сказал один из летчиков.

— Да, я пьян, — сказал Плешак. — И надеюсь, что все вы, джентльмены и товарищи, не откажетесь со мной выпить, потому что сегодня я счастлив, хотя меня и оскорбил невежа танкист, назвал меня пьянчугой, эрзац Санта-Клаусом.

— Досадно, право, что ты пьян, — сказал другой летчик. — А как вернулся на аэродром?

— Не задавай мне вопросов, — с достоинством сказал Плешак. — Я вернулся в штабной машине

Двенадцатой бригады. Когда я спустился на своем верном парашюте, во мне склонны были усмотреть фашистского преступника, потому что я не владею икс… икспанским языком. Но когда я удостоверил свою личность, недоразумение рассеялось, и ко мне отнеслись с исключительным вниманием. Ах, поглядели бы вы, как горел этот «юнкерс»! Я и загляделся, а тут на меня спикировали «фиаты». И если бы только я сумел рассказать вам!

— Он сегодня сбил трехмоторный «юнкерс» над Харамой, а его ведомые отстали, ну, его и подшибли, хорошо еще, парашют не подвел, — сказал один из летчиков. — Вы, наверно, его знаете, это Плешак Джексон.

— А сколько ты падал, не раскрывая парашюта? — спросил другой летчик.

— Шесть тысяч футов, а когда раскрыл — думал, у меня диафрагма лопнет. Меня словно надвое перерезало. «Фиатов» было, должно быть, десятка полтора, и надо было уйти пониже, чтобы не достали. А потом пришлось поработать со стропами, чтобы дотянуть до своего берега. Тянул, тянул, да и шлепнулся здорово. Ветер, правда, помогал.

— Фрэнку пришлось срочно вернуться в Алькалу, — сказал летчик. — А мы тут затеяли игру. Но нам тоже надо вернуться до рассвета.

— Не желаю играть в кости, — сказал Плешак. — Желаю пить шампанское из стаканов с окурками.

— Я сейчас вымою, — сказал Эл.

— Здоровье товарища эрзац Санта-Клауса! — сказал Плешак. — За дедушку Клауса.

— Будет вам, — сказал Эл. Он собрал стаканы и понес в ванную.

— Он что, танкист? — спросил один из летчиков.

— Да. Он здесь с самого начала.

— Говорят, от танков сейчас никакого проку.

— Вы уже ему об этом говорили, — сказал я. — Не довольно ли? Он весь день был в деле.

— А мы нет? Но я серьезно спрашиваю, от них правда нет проку?

— Немного, но от него-то прок есть.

— Я не сомневаюсь. Он, по всему видно, хороший парень. Сколько они получают?

— Получали по десять песет в день, — сказал я. — Теперь он на лейтенантском окладе.

— Испанского лейтенанта?

— Да.

— Вот чудак. Или он здесь из-за своих убеждений?

— Да, из-за убеждений.

— Тогда понятно, — сказал он. — Эй, Плешак, должно быть, не сладко выбрасываться на такой скорости, да еще с оторванным хвостом?

— Да, не сладко, — сказал Плешак.

— И как ты себя чувствовал?

— Я все время думал, товарищ.

— А сколько выбросилось с «юнкерса»?

— Четверо, — сказал Плешак. — А всего их там было шесть человек. Пилота я подстрелил наверняка, я заметил, когда он прекратил огонь. У них бывает еще второй пилот, он же и пушкарь, но того я, наверно, тоже прикончил. Не иначе, а то бы он продолжал стрелять. А может быть, он задохнулся. Во всяком случае, вывалились четверо. Хотите, я все подробно расскажу? Это у меня хорошо получается.