Очищение духом
Шрифт:
Ривелсея же, сверив направление по карте, не оглядываясь, быстрым шагом направилась на юго-восток. Солнце ещё не встало, но небо засветлелось уже на востоке, и серая гладь песка стала белеть. Пустыня просыпалась. Осколок давно забытого ужаса шевельнулся в подсознании. Но нет. Страх не для ратлера. Его больше нет. Есть только мощь. Мощь, которая побеждает всё.
Сначала проснулся зной, потом быстро поднялось над горизонтом солнце. Ривелсея на миг остановилась и обернулась назад. Цитадель исчезла, её уже не было видно, и это было очень странно, ведь башни и стены Цитадели Порядка неимоверно высоки, и они не могли бы так быстро исчезнуть из виду, если бы не мощная система воздушных потоков, обеспечивающая полную скрытность крепости ратлеров. Вот так же когда-то (полгода назад, но казалось – бесконечно давно) она шла по этой же самой пустыне, и так же мучила неугасимая жара и бледное жгучее солнце.
Когда солнце пошло к западу, Ривелсея успела уже пройти не одну тысячу шагов. И это не показалось ей теперь настолько изнурительным. По мере приближения к Нириону, источнику живительной влаги, питавшему собой всю местность вокруг, эта местность менялась, среди песков появлялись небольшие скопления зелени, а затем – низкорослые деревья. Ривелсея полной грудью вдохнула живительный влажный воздух, веющий ей в лицо, прошла ещё полсотни шагов и увидела вдали ярко блистающее пространство быстрых вод Нириона.
Река оживляла. Оживляла как пустыню, так и сердце Ривелсеи. Лодка из коричневого тёмного дерева, найденная Ривелсеей привязанной у берега, быстро неслась по воде, оставляя позади пенные разводы и длинный путь. Грести было незачем, Нирион сам работал за неё. Это, конечно же, радовало. Если только не думать о пути обратно, когда она будет бороться с рекой.
Сверкание вод убаюкивало, и Ривелсея, улегшись на дно лодки, разрешила себе уснуть. Только закрыв глаза, она вновь ощутила единение с водой, растворилась в её движении и мягко, незаметно погрузилась в сон.
Сгустились серовато-белёсые сумерки, и Нирион тут же покрылся густым клубящимся туманом. Ривелсея проснулась от мокрого холода и зябко поёжилась, достала из рюкзака ратлерский плащ и, закутавшись в него, стала вглядываться в плывущую рядом ночную мглу. Берегов за туманной пеленой было совсем не видно, и воды не видно, лишь звёзды сверкали в вышине, и казалось, что лодка плывёт не по реке, а по небу. Спать больше не хотелось, а делать было нечего. Ривелсея всю ночь сидела, глядя в темноту и сумрак, и думала. Обо всём и ни о чём. Просто о жизни.
Когда ещё только стало светать и прошли утренние туманы, Ривелсея стала напряженно вглядываться вдаль и вслушиваться в шум воды. Впрочем, зря она так волновалась. Около полудня она стала отчётливо слышать, как быстрое журчание Нириона начинает заглушаться мощным шумом вдали, который усиливался с каждой минутой. Там, как гигантский зверь, гулко и мощно грохотал и рокотал Великий Келирон. Ривелсея, чтобы не рисковать, заблаговременно пристала к берегу, оставила лодку в кустах, даже не заботясь о том, чтобы спрятать её – кто и зачем может здесь проходить? – и дальше пошла пешком.
Местность здесь совершенно изменилась по сравнению с окрестностями ратлерской Цитадели. Увлажнённая водой Нириона земля обильно поросла травой и кустарниками с буро-зелёной листвой. И даже цветами с блеклыми фиолетовыми и розовыми лепестками, совсем некрасивыми и с неприятным запахом. Ривелсея вновь сверилась по солнцу и карте и продолжила путь теперь уже юго-запад, в ту сторону, где на горизонте виднелась небольшая роща из мелких, редких деревьев.
Шум Келирона, поначалу очень отчётливый и громкий, понемногу смягчался и отдалялся, пока не угас совсем. Мысли же в голове Ривелсеи шумели всё сильнее и сильнее по мере того, как она приближалась к деревне Липенцы. Только сейчас она стала вполне осознавать суть и смысл задания Ордена. «Рыцари Разума не способны ни переживать, ни сомневаться, ни испытывать волнение». Так записано в кодексе ратлеров. Может быть. Однако Ривелсея в данный момент испытывала все эти не свойственные ратлерам чувства. Мысль о том, что ей придётся убить человека, даже нескольких, приходила в противоречие со всей сущностью Ривелсеи, с той её частью, которая просто не могла не думая выполнять ратлерские задания. Неожиданно взбунтовалась та самая девочка Ривелсея, которая, казалось, навсегда осталась там, за пеленой времени и дымкой памяти, в деревне Росолесной. Бунт её был очень силён, и сама Ривелсея даже остановилась, чувствуя, как через неё проходит какая-то
До деревни за этот день она не дошла. Когда стало совсем темно, расстелила на траве плащ, улеглась на него и стала смотреть на звёзды. Холодные ледяные кристаллы в небесной тиши светили ярко и спокойно, и такой же ледяной осколок белого месяца озарял блеклым светом рощу, обступавшую Ривелсею, и деревья отбрасывали на землю смутные и мутные тени.
Она не спала всю ночь. И даже не пыталась заснуть. Старалась отогнать от себя все мысли, но всё равно не могла успокоиться. Вспомнилась мать, всю себя посвятившая тому, чтобы продлить и облегчить жизнь людей, вспомнился отец, всегда помогавший тем, кто нуждался в его помощи. И его слова вспомнились, сказанные в тот день, когда разбился с лошади сосед-ростовщик. Уже вечером, когда поужинали и Ривелсея с отцом, как у них вошло в привычку и традицию, гуляли перед сном по ближней рощице. Долго тогда молчали, Ривелсея смотрела, как солнце своими последними лучами проникает сквозь ветви деревьев, и вдыхала пряный, терпкий до неимоверности воздух ранней осени, который на взрослого человека обрушивает потоки воспоминаний, на ребёнка – фантазий, на подростка – тоски. Ривелсее было тогда четырнадцать, она запомнила этот вечер: гуляли долго, наконец отец посмотрел на солнце, потом на дочь, остановился и сказал, даже не обозначая, о ком идёт речь – это и так было понятно. «Что вот сказать про него? Не был он ни хорошим, ни добрым, людей обирал, обманывал, богатство себе копил. А убился – и жалко его, не за дела, а просто, как человеку человека может быть жалко. Пусть и добра он мало делал, и не любил, быть может, никого, однако же он место на этом свете своё занимал, и никто его на этом месте заменить не сможет. Родился человек – место занял, умер – оно навеки пустым остаётся, никто на него уже не встанет. Жил человек так, как нужным считал, и не может же быть, чтобы жизнь свою он зря прожил. Каждый человек – не зря на этом свете живёт».
Молчали опять долго. Потом он добавил: «И лошадь его мне жалко. Ведь из-за неё он расшибся, а лошади – существа разумные. Поэтому жалко. Ведь нет страшнее муки, чем ощущать себя причиной смерти человека».
Совсем некстати, совсем невовремя вспомнились ей тихие слова отца, его чуть смуглое лицо, широкие плечи и ясные голубые глаза. Буря сомнений в душе переросла в смерч, и утишить его была не в состоянии даже ратлерская мощь. Но образ отца в её сознании сменился другим, сумрачным и властным, и слова вспомнились другие, холодные и до боли правильные, выверенные многими жизнями и многими смертями. «Жизнь каждого человека должна быть полезна и разумна. Живущий неразумно не живёт, а существует. В случае, когда он кому-то наносит вред, он недостоин существовать, если те, кому он его наносит, не являются такими же, как он». Железные слова. Железная ратлерская логика. Та логика, которую Ривелсея должна была осмыслить, понять и принять. Она очень старалась, но пока не могла.
Следующий день тоже лёг весь в путь от рассвета до заката. Липенцы оказались несколько дальше, чем предполагала Ривелсея. Этот день для неё был легче предыдущего. Всю ночь в её душе шла борьба, а утром на лице уже ничего не отображалось, само лицо стало выглядеть неестественно холодным и непроницаемым. Словно лёд на воде, и никто не знает, спокойна или нет вода под ним.
Уже когда солнце пошло к закату, Ривелсея, утомившись, устроила привал и легла на траву, чтобы немного отдохнуть. Ветер гнал по небу клочковатые облака, которые солнце окрасило в розовый цвет. Спокойно и тихо было на земле, а облака неслись быстро и легко, куда-то на юго-восток, в сторону города Невильна и Росолесной. Но мысли Ривелсеи сейчас не собирались следовать за ними. Не прошло и часа, как её фигурка поднялась с земли и поглотилась вскоре надвигающимися сумерками.
Лес вокруг уже спал, и над дорожкой среди него, освещаемой лишь редкими звёздами, висела полная тишина. Ривелсее не хотелось почему-то спать и она рассчитывала к утру добраться до деревни и выспаться уже там, и шла она очень быстрым шагом, по-ратлерски, без остановок и передышек.
Когда луна, поднявшаяся в полночь, стала уходить за горизонт, Ривелсея остановилась. С детства она привыкла доверять своим опущениям, и сейчас она почувствовала, что её видит не только спящий лес, но и кто-то ещё. Постояв несколько секунд, она сделала шаг по дороге и тут же услышала шорох и треск в кустах, а затем мелькнул свет и послышался сдержанный хриплый кашель.