Очищение духом
Шрифт:
– Ты интересная и своеобразная очень, – сказал он. – Как тебя зовут?
– Я Ривелсея.
– Приятное имя. Хорошее. Ну, я уже, кажется, представился.
– А твоя лошадка нет, – заметила Ривелсея.
– Ха-ха-ха-ха-ха! Хороша бы она была, если бы это сделала! Она умная, всё понимает, но вот говорю за неё я. Лошадку Рябинкой зовут, из-за цвета, конечно. Она очень сильная и выносливая. Я её давным-давно на семь мешков муки обменял. И не жалею нисколько.
Дождь ровно шумел по крыше повозки, Ривелсея лежала на мешках и вдыхала прелый и тёплый запах зерна.
– Мы с Рябинкой, – не замолкал Рилан, – уже четыре года вместе работаем, грузы развозим в Анрельт и в Невильн. Крупные города, красивые, Анрельт особенно, но люди там как бешеные, мечутся, бегают туда-сюда; такое ощущение, что они вообще никогда не останавливаются и не отдыхают. В Невильне не настолько это заметно, но всё равно есть. Говорят, Келдар самый спокойный город, но не знаю, не приходилось там бывать. Я целый год возил муку…
– Нет, в Келдаре то же самое, – сказала Ривелсея, отстёгивая меч и кладя ножны рядом, чтобы можно было нормально лечь. – Там меня на улице два раза с ног сшибли какие-то люди с корзинами. А на базаре – раз десять.
– Так ты что, в Келдаре живёшь? – спросил Рилан.
– Нет, не в Келдаре. Но я в тех краях родилась, в деревне неподалёку.
– А я тоже в деревне, деревня Песчанка, около Невильна. Там два больших озера и лес рядом, в нём орехов полно растёт. О, ты бы знала, какие там белки! А живёшь-то ты сейчас где, Ривелсея?
– В пустыне, – ответила она. Ратлеры не должны лгать. Да и зачем это, если правде так часто всё равно не верят?
Рилан, разумеется, и не поверил. Он сам любил шутить в этом стиле и поэтому сказал:
– А, понимаю. В норке, вроде суслика. Так?
– Ага, – ответила Ривелсея. Она развязала рюкзак и достала хлеб и несколько кусков жареного мяса. – Рилан, хочешь есть?
– Не, мы недавно ужинали, – сказал Рилан, указывая на лошадку. – Я могу ещё яблок дать, если хочешь. И сыра.
– Давай, если тебе не жалко, – настроение у Ривелсеи быстро улучшалось. Она с удовольствием ужинала и отдыхала от долгого пути. Поев, она достала кожаную фляжку с купленным ею в Цитадели напитком, который считался чисто ратлерским и состоял из трёх равных частей сока какой-то сладкой травы, воды и вина. Он быстро распространял тепло по всему телу и наполнял разум спокойствием и умиротворённостью.
– Живу я пусть без роскоши, – говорил Рилан, – но всё-таки нормально. Недавно домик себе новый купил, маленький, уютный. И дверь сам сколотил из досок и краской жёлтой покрасил. Только бываю я там раз в неделю, не чаще, и делать ничего не успеваю. Мне жениться бы пора, да всё никак не надумаю. Вот тебя встретил, снова мысли такие в голову полезли. И дядя мне всё говорит: женись да женись. Видимо, и вправду надо.
– Вполне возможно, – ответила Ривелсея.
Рилан хмыкнул.
– Надо, оно, может, и надо, – сказал он, – да никого себе приглядеть не могу. Вот, Ривелсея, скажи честно: ты бы за меня пошла?
Такого вопроса Ривелсея не ожидала и потому долго
– Не знаю, Рилан. Если бы собиралась замуж, то может быть. Но я совершенно пока не собираюсь. Сейчас меня занимают совсем другие вещи.
– Но какие? – удивлённо спросил Рилан. – Какие ещё вещи могут занимать такую красивую молодую девушку?
– Рилан, вот скажи, ты знаешь в Анрельте человека по имени Дейвис?
– Ни разу не слышал, – ответил тот.
– Да? Я почему-то думала, что его все знают. Он посуду на Восточной улице продаёт.
– Дейвис? Посуду? Это кто, Стекольщик, что ли? В жизни не думал, что его так зовут! Конечно, ты права: Хитрого Стекольщика в Анрельте знают абсолютно все. А тебе-то вот только он зачем? Некоторые находят его довольно обаятельным, но это уж я не знаю, не сказал бы. Втираться в доверие он умеет, это правда, но и обманывать умеет не хуже. И не такой уж он молодой, кстати, ему уже за тридцать. А мне через год только двадцать шесть будет.
Ривелсея засмеялась. Рилан явно посчитал, что к Дейвису у неё дело личного плана и, возможно, почувствовал себя обиженным.
– Нет, Рилан, – сказала она. – Ничего личного. Стекольщик мне вообще-то не особо нужен, и дела у меня в Анрельте совсем другие.
– А какие, если не секрет? – спросил Рилан.
– Секрет, и к сожалению, Рилан, не мой. Вообще в Анрельт я еду не по своему желанию.
Рилан помолчал некоторое время.
– Таинственна, как ночь, – сказал он, – отважна и смела, и убегает прочь – секретные дела…
Услышав такую характеристику в свой адрес, Ривелсея так зашлась от смеха, что едва не свалилась с мешков на дорогу.
– Ты что, часто такие стихи сочиняешь? – спросила она сквозь приступы хохота, который у неё больше всего вызывали слова «таинственна, как ночь».
– Нечасто, но бывает, – сказал Рилан. – Что ещё делать в пути целый день? Или с Рябинкой разговариваю, или сочиняю что-нибудь. Вот ещё и про Рябинку сочинил: она понятлива, сильна, умна и хороша, и очень добрая она – лошадкина душа…
– Красиво, – оценила Ривелсея. – И очень хорошо. – Моя мама когда-то любила читать мне стихи, но это было уже очень давно. Особенно одно всегда очень любила: про ласточек что-то и про колокольчики… Но я уже даже не помню.
Ривелсея замолчала. Вспоминать родителей ей до сих пор было тяжело. Это чувство было единственным, которое не вытеснил из её разума ратлерский закон и ратлерская мощь. Сейчас она снова загрустила, и грусть эта была тёплой и красивой, как лёгкий весенний дождь.
Рилан тоже замолк, и слышно теперь было только дождь и перестук по каменистой дороге. Это успокаивало и навевало сон. Сырая ночь поднималась и веяла вокруг. Но Ривелсее не хотелось почему-то спать. Поэтому она лежала и всматривалась в ночь. Конечно, ничего он там не видела. Темнота была полной и исчерпывающей, и всё тонуло в ней. Небеса сверкали белыми сполохами далёких зарниц. Рябинка фыркала, отряхивая с себя воду. Вода лилась по дороге, и капли высекали из камней однообразный шелестящий звук.