Очная ставка
Шрифт:
«Другой раз выдал себя, — подумал я, торжествуя. — Если б был сумасшедшим, не пожалел бы ни руки, ни стола…»
— Пойдете в тюремную больницу, — закончил я допрос, чувствуя себя крайне усталым.
В тот день я несколько раз мысленно возвращался к городу Регенсбургу, расположенному на берегу Дуная, в Западной Германии.
Предполагал, что именно там нужно искать ключ для расшифровки моего арестованного. В пригороде Регенсбурга находился ничем не примечательный маленький ресторанчик, куда жители города заходили выпить кружку пива. Только некоторые посвященные знали истинное предназначение этого ресторанчика.
В
Конвоир ввел в кабинет молодого арестанта, который, увидев меня, удивленно воскликнул:
— А, это вы, пан капитан! Что случилось?
Показал ему на стул, он послушно сел. Минуту смотрел на его бледное лицо — человека, который давно не бывал на воздухе. Дело этого преступника ужо два года как было закончено, сейчас он отбывал свой срок. А приговорен он был к 12 годам.
— Слушай, Феликс, у меня к тебе дело.
— Может, амнистия, пан капитан? — Об этом при встрече спрашивает каждый заключенный. Надеждой на нее живут многие преступники.
— Нет, дело не в амнистии, кроме того, ты знаешь, что шпионы не подлежат амнистии.
В его глазах было заметно разочарование. Шпионы знают, что они не подлежат амнистии, но верят в какое-то чудо.
— Ну как ты там, Феликс?
— Как в тюрьме. Считаю дни, а их еще много до конца.
— Родные навещают?
— Сначала приходили, — махнул рукой, — а теперь… Полгода никто не был. Забыли меня.
— У меня к тебе просьба… — приступил я к делу.
— Охотно помогу, пан капитан. О чем речь?
— Ты помнишь всех, которые были вместе с тобой в школе в Регенсбурге? В том ресторанчике на втором этаже?
— Да, помню. А кто вам нужен?
Феликс после ареста симулировал шизофрению, в частности манию преследования. На допросах кричал, что его хотят убить. Долго был под наблюдением врачей, нелегко было добиться от него правды. Наконец рассказал о себе и других. Его признания подтверждались фактами, я тогда поверил, что он сожалеет обо всем.
И вот сейчас я показал ему пачку фотографий. Он внимательно их рассматривал, затем отложил один снимок.
— Этот вам нужен?
Я посмотрел, не показывая особой заинтересованности.
— А кто это?
— Это Бернард. Были с ним вместе в Регенсбурге. Такой крестьянский философ.
Знал, что фамилию нечего спрашивать, так как в этой «школе» все действуют под псевдонимами. Поинтересовался:
— Откуда он родом?
Феликс надолго задумался. Я понимал, что он старается вспомнить…
Вечером пошел в тюремную больницу к своему «пациенту» и решил скрытно понаблюдать за ним. Он продолжал симулировать. Я позвал санитара и прошептал ему на ухо, чтобы он на несколько минут выключил свет, а затем громко позвал электрика, причем чтобы это услышал Бернард.
Я внимательно всматривался в окошечко через прибор ночного видения. Бернард лежал на кровати. Я видел его как при дневном свете, он отдыхал, как будто после тяжелой работы, явно не ожидая, что в этой полной темноте за ним наблюдают.
Не было никаких сомнений относительно состояния Бернарда. У психического больного движения и мимика не зависят от условий, которые его окружают. А мой «сумасшедший» в этот момент вел себя как совершенно здоровый человек.
После трех дней наблюдения врач-психиатр подтвердил, что Бернард умело симулирует, хотя неточно помнит все симптомы болезни и поэтому
ОЧНАЯ СТАВКА
Ломжинский повят занимает 1253 квадратных километров, там проживает 80 тысяч человек, он имеет в своем составе 21 громаду [42] и 268 сел. Это немного. Приходилось успешно искать преступника и среди значительно большего количества жителей, и на большей площади. Вопрос не очень сложный, если разыскиваемый выехал с места жительства, скажем, год или два назад. В данном случае трудность состояла в том, что человек, который меня интересовал, выехал из Ломжинского повята 15 лет назад. Война, миграция жителей — все это прекрасно стирает следы. В моем распоряжении для удостоверения личности Бернарда было мало данных: его настоящая фотография и несколько деталей из прошлого, о которых он рассказал друзьям в ресторанчике в Регенсбурге. Начал сомневаться, удастся ли мне из этих ветхих, путающихся нитей соткать сеть, в которую наконец-то попадется этот ловко выскальзывающий зверь. Ломжинский повят, как и другие, подвергся административным изменениям. Несколько его гмин, как я установил на месте, были включены в другие повяты.
42
Громада — до 1973 года административная единица ПНР.
Из Ломжи поехал на Любусские земли, а затем в Щецинское воеводство. Действовал как сотрудник загса, народного совета, финансового отдела. Не хотел раскрывать истинную цель своих поездок.
Наконец вернулся в Варшаву, совершенно измученный этими поисками. Возвращался не с пустыми руками, но и без больших успехов.
Пришла мне в голову еще одна мысль: решил пригласить художника. Знал его по многим ранее расследуемым делам, поэтому, встретившись, мы сердечно приветствовали друг друга. Он сел возле стола, закурил папиросу и выжидающе посмотрел на меня.
— Ну, каково же очередное задание?
— Итак, — начал я, — на этот раз совсем новое. — Усмехнувшись, посмотрел на своего собеседника.
Художник заинтересовался:
— А именно?
— Восстанавливать образ по описанию не будем.
— Тогда не понимаю, — пожал тот плечами и добавил: — Наверно, не нужно было меня вызывать?
— Минутку, сейчас все объясню, — успокоил я его движением руки. — Итак, — начал я медленно, — имеем арестованного, который симулирует сумасшествие. Мы не знаем, когда он уехал из Польши за границу, наверно давно. По фотографиям, которые имеем сейчас, никто пока не может его опознать. Годы ведь меняют облик человека.