Одержимый сводный брат

Ирсс Ирина

Видят её, словно до этого я был слеп.

А я и был.

Вид её тела, вид её ног и кожи плеч, по которым стекают крохотные капли воды.

Да твою ж…

Но уже ничерта не работает — два бездонных моря её огромных глаз смотрят в мои, и я, клянусь богом, просто исчезаю как личность.

Во мне точно просыпается зверь, который голоден только её.

И он собирается этот голод, наконец, утолить.

Глава 15. Лина

Бездна.

Вот,

где я.

Каждый чертов раз, когда Егор просто рядом, я пропадаю.

Сейчас же…

Возможно, я больше никогда не отыщу себя.

Стою, не дышу. Боюсь. Боюсь вдохом уничтожить то расстояние, которого и так нет. Боюсь случайно почувствовать его тело. Боюсь вдохнуть его пьянящий запах и навсегда потерять голову.

Это чертова ложь. Егор не может стоять ко мне настолько близко и смотреть на меня этим зверски голодным взглядом, словно я его непреодолимая потребность.

Это всё ложь. Потому что настоящий Егор Кайманов меня ненавидит и хочет только одного — превратить мою жизнь в ад.

Если бы он только знал, что я и так в аду.

Каждый день.

Каждый день, что он не касается меня так. Каждый день, что он не смотрит на меня так. Каждый день, что он не находится так близко.

— Егор… — судорожно и жалко.

Его имя звучит как мольба. Отойти. Отпустить. Оставить меня в покое, хотя ничего из этого не хочу. Потому что если бы я молилась, то точно не для того, чтобы он меня отпускал, а напротив — сжал сильнее, обхватил своими руками и вдавливал бы в себя, пока бы наконец его и моё тела не стали одним целым.

И эта нужда настолько болезненна, что хочется плакать. Буквально сползти по стенке и разрыдаться. И колотить его руками. Кричать на него. Переворачивать всё, что попадётся под руку, лишь бы хоть на толику избавиться от этой дикой потребности его ощущать.

Но вместо этого я лишь крепче пытаюсь держаться за стену, чуть отстраняясь ближе к ней, чтобы выйти из этой опасной зоны и нормально вздохнуть.

А вместо этого оказываюсь ещё ближе к Егору. Он точно звереет. Рычит, стоит мне двинуться и дёргает обратно к себе. Его пальцы сильнее сжимают затылок, а у меня сердце ныряет куда-то вниз, когда моих губ касается его сладостное дыхание.

— Где ты была, Лина, — вкрадчиво так и пугающе спокойно.

И это даже не вопрос. Слова звучат, как приговор. А самая ирония в том, что мне нечего ответить ему не потому, что не могу сказать правды, что строила против его семьи козни, а в том, что я как будто ничего этого не помню. Весь день стирается махом, меня до этого момента и не существовало будто. Весь мой мир, по сути, сейчас — его голубые глаза, которые не просто испытывают меня взглядом, а медленно — клеточка за клеточкой — потрошат душу.

Я снова могу выдать только одно жалкое:

— Егор…

На что получаю только

ещё худший результат. Теперь я в плену его тела и стены: Егор вжимается в меня всем весом, кулаком левой руки упираясь в стену прямо около моей головы, которую тянет правой ещё ниже, чтобы мне вообще некуда было деться от его пронизывающих насквозь глаз.

— Где. Ты. Была. — напирает он, цедя слова уже сквозь зубы.

Скажи, что у Крис.

Это так просто. Всего пару слов и всё закончится.

Но ни одного слова не срывается с моих губ. Мысли как будто плавятся, язык не слушается, а всё тело изнывающе ломит, путая мучительной истомой сознание. Мне нужен воздух. Пространство. Укрытие.

Хоть что, лишь бы отдалиться. Вырваться и прекратить этот хаос в голове.

Пытаюсь повернуть голову, двинуться, извернуться, но Егор лишь сильнее сдавливает меня, чтобы моё тело полностью было поглощено им.

— Лина, чёрт бы тебя побрал, хватит ело… — только начинает говорить он, с приглушённым рычанием прикрывая глаза, как я уже перебиваю его.

— Отпусти, — едва молвлю, с трудом вернувшимся голосом.

Потому что наступает предел. Настолько опасная грань, что мне становится страшно. И всё дело в желание.

«Хватит елозить», — вот, что он не договаривает.

Желание не только его, моё тело точно созданное специально, чтобы идеально чувствовать его, мгновенно на него отзывается. Вот только с ним появляется боль разбитого сердца. Оно так истошно рыдает, что все мысли моментом трезвеют.

Хватит с него, оно и так трещало по швам, потому что ничерта не было склеено, а лишь разбивалось сильнее с каждым новым днём, что меня ненавидел Егор.

— Отпусти меня, — повторяю твёрже, когда его глаза открываются, чтобы найти мои.

На один миг, мне кажется, что я вижу в них боль, зеркалящую моей собственной. Всего один миг, потому что глаза Кайманова отрезвляются ещё быстрее, чем мои. Он будто резко выходит из помутнения, видя всё совершенно иным взглядом. Взглядом полного льда и ненависти.

— Ты играешь с огнём, птичка, — говорит он, и этот голос совсем не похож на тот, что я слышала ещё минуту назад.

В нём слишком много снисходительности и призрения, возвращающих всё на свои места.

— Отпусти. Меня. Егор.

Я ненавижу его. Всем сердцем. Сердцем, которое испытывает слишком много боли, что он только что заставил меня вспомнить и пережить снова. И в каждое слово я вкладываю эту безразмерную ненависть. Дышу горячо и шумно, с каждой секундой злясь ещё больше. А Егор ухмыляется — его ухмылка похожа на острое лезвие.

Он наклоняется к моему лицу, вынуждая мою шею выгнуться ещё больше.

— Ты ведь знаешь, что просто так тебе это не сойдёт с рук, Эвелина? Уверена, что готова к последствиям? — тягучим полушёпотом предупреждает он, касаясь дыханием моих губ.