Одержимый сводный брат

Ирсс Ирина

И похоже не только с ним.

Замираю у раковины, бросая взгляд на холл. Между рёбрами скребётся отвратное чувство, когда слышу женский смех. Секунда молчания и снова женский смех. Мне не надо выглядывать в окно, чтобы видеть, что прерывает заливистое веселье девушки — рот Кая.

Спустя секунд десять они вваливаются в холл. В звуке пустынной роскоши её смех звенит громче, отталкиваясь от холодных стен.

Но самое ужасное — я знаю этот смех.

Так хорошо знаю, что на глазах бессознательно проступают слёзы, которые не смогла бы сдержать, даже если бы была намного сильнее и не переживала это повторно.

Я оборачиваюсь, держась крепко за

край столешницы, чтобы выдержать момент, когда парочка заваливается в кухню, и на меня сразу же смотрят подёрнутые опьяняющим весельем глаза Крис.

“Запомни, птичка, этот момент, уже к вечеру ты будешь думать, что лучше б эти руки оставались на тебе.”

Глава 17. Лина

Егор целует меня.

Дико и парадоксально.

Его рот занят ртом Крис, но вот глаза…

Яркие, хищные и порочные не отрываются от моих, когда он, напирая всем телом, подводит Крис к столу и тут же усаживает её на него.

Я стою, не двигаюсь. Моё тело, точно закованное в цемент, тяжелеет с каждой секундой, дыхание учащается, но сердце будто наоборот замедляет ход. Мыслям нет места в моей голове — одно сплошное ошеломление, приправленное едким разочарованием.

Егор и Крис — они знакомы.

Мне хватило одного взгляда на подругу, чтобы понять, какое она испытывает облегчение от снятия маски дружбы.

Я знаю разницу, видела, и удивление точно выглядит не так. Таким блеском в глазах горит только победа.

Уйди, Лина, прошу тебя, уйди…

Но я не могу, хотя слышу, как упорнее разум призывает отреагировать.

Поражённая, раздавленная и униженная могу только стоять и смотреть на то, как рушится ещё одна часть моей жизни. А ещё меня точно держат прикованной к месту глаза Кая.

Словно говорят: «Хотела? Ну что ж, получи»

Отвечают на каждый мой брошенный вызов. Каждое его движение рук по телу другой, языка, мелькающего в их жарком, томительном поцелуе, как сжимает пальцами до белых пятен скулы Кристины — это всё до единого адресовано мне.

А затем у Крис с губ срывается стон.

Я дёргаюсь назад, резко, чувствуя как вжатый ноготь в столешницу больно ударяется о поверхность. Стискиваю зубы, чтобы не шикнуть, хотя невероятно хочется зажмуриться и заскулить. Но вместо этого я наконец оживаю, осознавая, что каждая новая секунда ступора доказывает Кайманову, как мне больно.

Ублюдок…

А мне надо срочно отсюда выбираться.

Сжимая пальцы в кулак, мысленно собираюсь. Мечу взгляд по сторонам, пытаясь понять, куда мне деваться. Чем громче звуки, тем сильнее заливаюсь краской и паникую. Выход в сад…

Первые шаги совсем нерешительные, странное ощущение, но даже уходя — проигрываю только я. Бегу, как всегда. Но это сейчас не имеет значения. Спешу к двери, но перед ней замираю. Один взгляд на Кая — он улыбается, его глаза обещают: это только начало.

Вылетаю на улицу, как ошпаренная. Пытаюсь перевести дыхание, но воздух слишком тёплый. Его недостаточно, чтоб отдышаться, успокоиться и остыть.

А ещё мне совсем некуда идти.

Совсем.

Вот так просто Егор лишил меня дома. Даже моё место у пруда не кажется сейчас надёжным и уединенным — я на виду. Я же хочу испариться. Ноги несут меня сами, просто иду, а когда дохожу до дорожки, ведущей к воротам, осознаю, что просто так мне не выйти. Наверняка, Егор дал наказания меня не выпускать, и я не уверена, что на этот раз пройдёт номер с угрозой.

Останавливаюсь посередине и оглядываюсь по сторонам, дыхание всё учащёней, что в груди начинает давить. Поворачиваюсь обратно и снова тупик, передо мной только входная дверь.

И тут мне хочется засмеяться. Дико так и истошно. Понимаю, это нервное, а ещё от отчаяния и грёбанного понимания, что я загнана в клетку.

Перед глазами всплывает образ голой спины Кайманова. Его птичка в клетке. Оказывается, до сегодняшнего дня я ещё ничего не знала о том, что означали прутья, врезающиеся в крылья. Теперь знаю.

Бессознательно трясу головой. Ни черта. Ни черта, я так просто не сдамся. Не дам уничтожить себя. Не сломаюсь. И в дом я точно сейчас не вернусь.

Продолжаю перебирать в голове, куда мне податься, уже обдумывая углубиться в лесок на той стороне пруда и просто гулять, когда внезапно мой взгляд останавливается на воротах гаража. В него целых три входа. Один напрямик из дома, второй с торцевой части особняка. Даже если кто увидит, куда я пошла, никто не догадается, что в дом я так и не зашла. Оглянувшись, направляюсь к углу дома и, пытаясь, особо не привлекать ничьего внимания, захожу внутрь и осматриваю помещение. Свет не включаю, хотя здесь и довольно темно, но машину, которая мне нужна, нахожу сразы. Это старенький хэтчбек мамы, который у неё был ещё до того, как она вышла замуж за Эдуарда и единственное, что взяла с собой из прошлой жизни. Кайманов на удивление даже не сопротивлялся, бросив пару шуток, что мне будет на чём учится водить.

Машина далеко не ужасная, хотя и рядом не стоит с иномарками Каймановых, просто не современной модели. Но мне сейчас от неё большего и не надо. Задние стёкла тонированы, а значит, чтоб меня заметить, нужно знать точно, где искать. Тем более, я специально делаю круг, почти доходя до входа в дом, на который бросаю особый взгляд, словно то самое, от чего сбежала, прямо сейчас происходит прямо за ней. Конечно, это уже предрассудки, но я всё равно держусь от неё на более менее приличном расстрелянии. Тут главное засветиться на камеры, а затем, избегая их, проскользнуть до хэтчбека и забраться на заднее сидение.

И оказавшись, как будто в убежище, наконец-то вздохнуть.

Я сделала это.

Откидываю голову назад и прикрываю глаза, поджимая губы. У меня уже нет сил сдерживать слёзы силой воли, но плакать по-прежнему мне не хочется.

Не хочу сдаваться. Не хочу принимать, что Кайманов в очередной раз меня сломал. Не хочу осознавать, насколько наивной дурой была всё это время. Непрошено прут воспоминания. Словно сам разум подбрасывает мне факты, которые почему-то не замечала. Даже не искренность дружбы, хотя мозг не раз подбрасывал мне мысли, что она ненастоящая. Я же списывала всё на страх. Боязнь снова довериться и обжечься. Мне просто хотелось не быть такой одинокой. А ещё верить, что Егор может обольстить не всех. Что я заслуживаю, чтобы дружбу со мной ценили больше, чем постель парня.

А зря…

Вот теперь можно и посмеяться. Правда, уже от усталости.

Я так устала держаться. Устала делать вид, что всё довольно терпимо, и я со всем справляюсь.

Не справлялась, и даже больше не хочется лгать. Единственное, на чем сконцентрирована вся я — огромный давящий шар из эмоций, распирающий лёгкие. Хочется выть… Выплеснуть всё, чтобы не было настолько больно.

Интересно, это бы удовлетворило его наконец? Если бы я пришла к нему и разревелась. Сказала ему, что сдаюсь. Сказала, как я устала и призналась во всём, что к нему чувствую.