Одержимый
Шрифт:
Линдсей закрыл глаза и призвал все свое терпение. Он вряд ли успел бы управиться за несколько минут – зажечь спиртовую лампу и нагреть клейкий комок опиума на серебряной игле. Конечно, он мог бы воспользоваться своей трубкой, как и делал обычно. Но Линдсей не знал, где она находится, с тех пор, как начал нуждаться в помощи Вэлери. Камердинеру приходилось сидеть рядом с ним и держать трубку так, чтобы он мог размеренно вдыхать дым.
– Вы слышали меня, милорд? Лорд Уоллингфорд здесь.
– Я тебя слышал. Выходит, Уоллингфорд все никак не уймется, не так ли?
Сейчас
– Это именно Уоллингфорд помог мне вытащить вас из той проклятой дыры и привезти домой.
– Ему не стоило беспокоиться, – простонал Линдсей. Проведя по лицу дрожащей рукой, он нашел глазами бамбуковую трубку с инкрустированным нефритовым чубуком. Его мозг пульсировал, взрываясь требовательным: «Мне нужен опиум – прямо сейчас!»
– Это логово так называемых наслаждений доведет вас до смерти.
– Что касается опиумных притонов, то заведение Чана – настоящий рай. Неужели ты не понимаешь, какое это блаженство – затеряться за этими темно-красными занавесками? Настоящий Эдемский сад! Ты можешь курить, можешь трахаться с азиатской шлюхой, тебя могут ограбить, пока ты предаешься праздности часами напролет, окутанный дымом. Правда, я обычно не пользуюсь услугами шлюх. А вот за карманников сказать не могу.
– Я не позволяю никому крутиться возле вас, – заверил Вэлери, – даже при том, что женщины к вам там и липнут. Помнится, как-то ночью я обнаружил одну из них, ползавшую по вам, ее жадные маленькие ручонки так и шарили в ваших карманах, и искала она отнюдь не шесть пенсов!
– В самом деле? – осведомился Линдсей.
А вот это уже тревожный звоночек! Он не помнил ничего, забывшись в наркотическом угаре. С другой стороны, именно в этом и заключался весь смысл курения – он вдыхал опиум, пока не проваливался в небытие. Пока не приходила оцепенелость. Даже если бы он заметил воровку, вряд ли сумел бы хоть как-то отреагировать. Нет, все эти шлюхи – явно не для него.
И все же, даже после всего того, что произошло, Линдсей желал лишь одну-единственную женщину, лишь она одна должна была ползать по нему – только она, Анаис. Господь свидетель, он, конечно, был отъявленным развратником – и никак не мог перестать думать о том, как чертовски возбуждающе было бы трахать ее, обкурившись опиума! О да, это было бы восхитительно – овладевать ею вот так, наслаждаясь бесконечными часами ее ласк. Курить и поглаживать, его тело поверх ее, потом ее тело поверх его… И его бедра, сначала медленно покачивающиеся, потом обрушивающие решительные, неумолимые удары. С каким блаженством Линдсей наблюдал бы за изгибом ее спины, выражением ее лица в момент экстаза, который подарил он… Анаис выглядела
Боже, ему срочно требовалась новая доза! Линдсей чувствовал, как при воспоминании об Анаис начинало стремительно таять сердце – его разбитое сердце, все еще бившееся со слабым проблеском надежды на то, что однажды их отношения могли бы стать такими, как прежде.
– Лорд Уоллингфорд привез письмо от леди Анаис. Она снова оказалась в наших краях. Вернулась домой от своей тети.
Линдсей застыл на месте. Долгие недели прошли с того момента, как он последний раз видел Анаис. Нет, не совсем так: он видел ее каждую ночь, в своих подпитываемых опиумом мечтах. Она была видением, фантазией, оживавшей среди спиралек дыма. Мечты – вот все, что было у него теперь. У него остался только опиум.
Каким же драматическим было падение Линдсея… Подумать только – скатиться так низко! Опуститься до того, чтобы ощущать физическую потребность взять в руку трубку и забыться в виньетках дыма, представляя себя с Анаис, их чувственное воссоединение, которого уже не могло быть никогда.
– И она, без сомнения, остановилась в Лодже с Броутоном и его семьей? – Голос Линдсея засочился ядом.
– Я не знаю, милорд. У лорда Уоллингфорда есть новости.
– Скажи ему, что я не хочу ничего об этом знать. Отделайся от него, Вэлери.
– Я никуда отсюда не уйду, дружище, – вдруг совсем рядом раздался знакомый голос.
Обернувшись, Линдсей увидел стоящего перед ним Уоллингфорда, который протягивал письмо.
– Оставь мне послание и проваливай. Я занят.
– Занят? Чем же? Все глубже погружаешься в зависимость, которая в итоге тебя погубит?
– Если честно, да.
Уоллингфорд покачал головой, и Линдсей заметил в его глазах отвращение.
– Не могу видеть, как ты губишь себя вот так!
– Тогда просто не смотри на это.
– Черт тебя возьми, Реберн, ты – эгоистичный ублюдок!
Линдсей моргнул, пораженный грубостью, которую только что услышал в своем собственном доме.
– Если ты явился сюда читать мне проповеди насчет опиума, можешь даже не трудиться. Я не брошу эту привычку. У нас с моей бесплотной опиумной любовницей взаимная страсть, настоящая любовь, друг мой. Я понимаю ее, а она понимает меня.
– И тебе этого достаточно, правда?
– Точно.
– А что, если бы Анаис увидела тебя в таком состоянии?
– Она не увидит, не так ли? Она ушла. Все кончено.
– Но так не должно быть.
– Пошел вон, Уоллингфорд! Ты не знаешь, что на самом деле произошло между нами. Так что пей свой абсент, а меня оставь в покое!
– Я был с тобой в том богом забытом притоне, Реберн. Я видел, как все эти женщины ползали по тебе, желая тебя, водя своими руками по твоему телу. И все, что тебя тогда волновало, – это трубка. Ты даже не взглянул на них! На этом свете существует лишь одна женщина, которую ты видишь. Единственная женщина, заставляющая твое тело пробуждаться к жизни. Ничего еще не кончено.