Одержимый

Физерстоун Шарлотта

– Значит, все это время рядом с тобой был Броутон? – резко бросил Линдсей, готовый вот-вот взорваться от ярости.

– Я была одна, Линдсей. Лишь Гарретт, Роберт и Маргарет знали, что я скрываюсь в том домике. Мама и папа думали, будто я путешествую по континенту с тетей Милли. Моя тетя знала, что я оставалась с Гарреттом и его семьей. Милли не давила на меня, требуя объяснений. Она знала, что я… – Анаис на мгновение смолкла, собираясь с мыслями. – Она знала, что я страдаю по тебе, но не знала о моем положении. Милли согласилась подыграть мне в этом обмане. Она думала, мне нужно время на то, чтобы залечить свое разбитое сердце. Тетя уехала во Францию со своей

компаньонкой, а я осталась в поместье Гарретта. Папа в то время был занят своими делами – не сомневаюсь, что именно в ту пору началась его интрижка с Ребеккой. А маме было все равно, что я делаю. Обмануть их было проще простого. Джейн, компаньонка тети, отправляла письма, которые я присылала ей для родителей, якобы из Парижа. Они даже не догадывались, что я живу менее чем в миле езды от них. Мы всегда принимали особые меры предосторожности, чтобы ненароком не привлечь чье-нибудь внимание. Я не покидала дом, за исключением редких неспешных прогулок верхом по ночному лесу. Гарретт был единственным, кто навещал меня. Я во всем на него положилась. Он не доверял никому, особенно деревенской повитухе. А мне… мне требовалась чья-нибудь помощь, я так боялась…

Словно вновь переживая боль родовых схваток, Анаис опять принялась задыхаться от горьких рыданий.

– И он успокаивал тебя?

– Гарретт был очень добр. Он держал меня за руку, менял холодные компрессы на моем лбу. Повторял, что все будет в порядке.

– Все это мог бы делать я! Наплевал бы на все условности и оставался бы с тобой, пока ты рожала нашего ребенка. Я сделал бы что угодно, лишь бы избавить тебя от боли. – Линдсей помедлил и поднял глаза к небу. – Это продолжалось долго?

– Не чрезмерно долго.

Он кивнул и уронил взгляд на свои руки, покрасневшие и загрубевшие от стужи и ветра.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты переживала такие мучения. Надеюсь, Броутон прислал к тебе брата как раз тогда, когда тебе понадобилась помощь врача.

– Да, он так и поступил. Роберт приехал очень быстро, и вскоре после этого он помог ребенку появиться на свет.

Анаис больно прикусила губу, вспоминая, как из ее тела выскользнула темная головка Мины, и явственно слыша первый громкий плач дочери. Какой же красивой, какой совершенной казалась эта девочка! Какое же восхитительное ощущение глубокой, абсолютной любви переполнило Анаис, когда Роберт высоко поднял Мину в воздухе, поворачивая малышку так, чтобы ее мать смогла увидеть, кто же был причиной таких мучений.

– Как она выглядела, когда только-только появилась на свет? – Линдсей повернулся спиной к Анаис, но она смогла расслышать в его голосе тихий плач.

– Она была такой красивой! Невозможно описать словами, что чувствуешь, когда наконец-то видишь жизнь, зарождавшуюся внутри тебя все эти месяцы. Когда видишь, что произвела на свет… – Анаис запнулась и сглотнула вставший в горле горький комок. – Ее плач был самым прекрасным звуком в этом мире!

– И ты клала ее на грудь, шептала ей нежные слова?

– Да.

– Мне бы хотелось увидеть тебя с дочерью, лежащей на твоей груди. Я сидел бы рядом с вами, поглаживал бы ее головку, пересчитывал бы ее крохотные пальчики, пока ты кормила бы малышку грудью. Мне хотелось бы наблюдать, как ты производишь ее на свет, чувствовать, каково это – видеть дивное создание, которое ты принесла в этот мир. Я целовал бы тебя и благодарил за этот бесценный подарок – это прекрасное, совершенное дитя…

Дрожащей рукой Анаис прикрыла рот, заглушая рвущиеся из груди рыдания. Сейчас, в этот момент, она умирала внутри, разделяя с Линдсеем боль,

которую он ощущал.

– Мое сердце было переполнено любовью к ней.

– И все-таки ты ее отдала.

Линдсей произнес эти слова еле слышным, прерывистым шепотом, и Анаис почувствовала себя так, словно острый клинок расколол ее сердце пополам.

– Ты никогда не поймешь ту боль, которая меня терзала. Никогда не поймешь, что вынудило меня так поступить! – вскричала она, сжимая ладонь в кулак с такой силой, словно это могло удержать ее от желания броситься к Линдсею, прижаться к нему, умолять его о прощении.

– Я знаю, что это за боль. Я ощущаю ее. Я чувствую ее сейчас – пронзающую, разрушающую меня.

– После родов я истекала кровью. Я страдала от высокой температуры, совсем ослабла после серьезной потери крови. Я даже не могу вспомнить дни – целые недели! – после того, как родила дочь. Слышала, как Роберт говорил Гарретту, что я умру. Я не хотела умирать и оставлять Мину одну. В ушах так и стоит ее плач, эти крики голода! Но Маргарет спасла ее. Я плакала, глядя, как Маргарет кормит моего ребенка. Сердце разрывалось от боли, когда я видела, как довольная и сытая Мина лежала на груди Маргарет. Ты даже представить себе не можешь, что я тогда чувствовала! Как страдала, когда поняла, что не могу дать нашей дочери пищу, в которой она так нуждалась! Но Маргарет дала Мине то, чего я не смогла. Жена Роберта привязалась к девочке, просто обожала ее! Именно тогда, глядя на Мину с Маргарет и Робертом, я осознала, как много малышка значит для них. Они любят Мину. Они приняли ее в свою семью. Теперь у нее есть имя, – прошептала Анаис, касаясь руки Линдсея. Но он резко отдернул кисть.

– У нее всегда было имя. Она должна была носить мое имя. Я дал бы ей все. Я дал бы все тебе, но ты не оставила мне ни малейшего шанса, обманув, будто уехала во Францию! Ты так и не дала мне возможности показать, каким я могу быть. И знаешь, что ранит меня больше всего? – спросил Линдсей, делая шаг в сторону Анаис. – Самую сильную боль причиняет тот факт, что я лежал по ночам без сна, мечтая о тебе и окружающих нас детях, наших детях! Ничего в этой жизни я не желал больше, чем быть твоим мужем, твоим любовником, отцом твоих детей! Какая злая ирония, не правда ли? Я жил одной этой мечтой, и ты отняла ее у меня!

Линдсей бросился к Анаис и грубо сжал ее лицо ледяными руками.

– А ты когда-нибудь рассказала бы мне об этом, Анаис? Призналась бы, что мы произвели на свет новую жизнь? Или унесла бы эту тайну с собой в могилу?

Анаис отвела глаза, и Линдсей выругался, ослабляя хватку.

– Никогда бы не поверил, что ты можешь быть такой жестокой. Знаешь, какая мысль будет отныне преследовать меня, мучить меня вечно? У меня есть ребенок, Анаис, ребенок, которого я никогда не смогу назвать своим. Ребенок, которого мне придется любить тайно, издали. Ребенок, который носит имя другого мужчины.

Руки Линдсея, выпустив лицо Анаис, упали, безвольно повиснув по бокам.

– Все это время я молил тебя довериться мне. Молил принять меня, впустить меня внутрь, и ты позволила мне это, но взамен заставила ползать на коленях, просить о прощении…

– Мне очень жаль, – снова зарыдала она. – Я не нарочно скрыла от тебя свою беременность!

Линдсей выпрямился, его глаза вдруг стали тусклыми и безжизненными.

– Мне тоже жаль, Анаис. Я так жалею о своих дурных поступках и решениях! Мне очень жаль, что я не могу простить ни тебя, ни себя. Мне жаль, что я не стал для тебя лучшим мужчиной – таким мужчиной, в котором нуждались ты и наш ребенок.