Шрифт:
Глава 1
Думаю, что момент, когда твоя жизнь начинает распутываться, зачастую приходит безо всяких церемоний — объявляет о себе разве что хныканьем. А вот взрыв мне следовало воспринять как подсказку.
Подробности по большей части я помню.
Избыток пены, сползающей по стенке чашки с мокко. Пара, спорящая насчет музыки, которая должна прозвучать на их свадебной церемонии. Ротвейлер, привязанный у кафе, стоящий на задних лапах, опираясь передними о стекло.
Когда она проходила мимо, я читал неторопливое
Когда я поднял голову, незнакомка уже была у двери, шла к выходу не оглядываясь. Я загнул уголок страницы, которую читал, взял сложенную записку, последовал за девушкой.
Оглядел улицу. Молодые женщины с силиконовой грудью, которые называли домом Марина-Дистрикт, прогуливались вокруг в солнцезащитных очках от известных дизайнеров, с дорогими детскими колясками, наслаждаясь ярким, безоблачным июльским днем. Я успел увидеть, как девушка садилась в красный «сааб», припаркованный перед «Пита Палор».
Что-то помешало мне позвать ее. Я решил, что привлеку ее внимание взмахом руки, но она села в автомобиль и уехала, прежде чем я успел подойти достаточно близко. Я посмотрел на записку, развернул ее и увидел фразу, прозвучавшую как удар набатного колокола: «Уходи из кафе — НЕМЕДЛЕННО».
Кафе взорвалось.
Дым. Осколки стекла, пепел, облако пыли. Гудение в голове, будто грохот товарняка, наложившийся на похмелье. Не думаю, что я терял сознание. Взрыв перенес меня на три фута, бросил на мостовую, но, похоже, оставил в целости и сохранности.
Я видел репортажи из зон боевых действий, где мир разваливается на части. Здесь ничего такого не было и в помине: единичный взрыв, и все как в тумане. Кровавая версия семейных разборок, когда отец швырял стальную кастрюлю на пол, чтобы привлечь внимание моего брата.
Переднее окно кафе вылетело, в боковой стене появились многочисленные бреши, но она устояла. И теперь из нее местами торчала металлическая арматура, с которой облетел бетон. Из двери вышла парочка: он прижимал висящую плетью руку к телу, у нее по ногам текла кровь. Владелец ротвейлера обследовал своего любимца в поисках ран и повреждений.
В наши дни, понятно почему, люди первым делом думают о террористах.
Я первым делом подумал об Энни.
Она редко покидала мои мысли, даже через четыре года после инцидента, ставшего для нее, двадцативосьмилетней, роковым. По большей части я думал о ней в переходные моменты: когда просыпался, или ложился в кровать, или во время длинных переездов между интервью. Неспроста, конечно. Именно в такие моменты, когда все становилось расплывчатым, мне больше всего требовалось
Я не стал бы определять мои отношения с Энни как идеальные, но для меня они олицетворяли любовь. Она всегда жевала мятные пастилки, отчего наши поцелуи становились пряными, и потом меня охватывала грусть, стоило уловить запах корицы. Иногда ночью я вслух рассказывал воображаемой Энни истории и пытался догадаться, в какой момент она сонным голосом предложит мне замолчать.
Но, окутанный пылью, я подумал о ней не потому, что постоянно о ней помнил. Причиной послужила оставленная на столике записка. Почерк Энни я бы узнал всегда и везде.
— Ноги двигаются?
Слова эти произнес полицейский, опустившийся рядом со мной на колени. Я махнул рукой, как бы говоря: «Со мной все в порядке», и начал подниматься, а он помогал мне, поддерживая под локоть.
— Нам нужно увести вас отсюда.
Я уже полностью пришел в себя, так что со всех сторон навалились звуки, цвета, хаос. Полиция, пожарные, треск раций, стрекот вертолетов. Я попал в вечерние новости.
Коп повел меня к зоне, похоже, отведенной для раненых. Неужто меня все-таки зацепило взрывом?
— «Река Мистик», — сказал он.
Я в недоумении уставился на него.
— Хорошая книга, — добавил коп. — Но вам следовало купить экземпляр в переплете. Это признак преданности.
Я посмотрел вниз и увидел, что держу в руке роман, который читал в кафе. Вцепился в книгу, как в спасательный круг, даже костяшки пальцев побелели. Записка. Где она? Я обыскал карманы, но ее не нашел. Развернулся и зашагал к тому месту, где меня подняли с асфальта.
— Подожди, приятель. Мы не можем позволить тебе вернуться. Это опасно.
— Я кое-кого потерял.
— Ты кое-кого потерял?
— Кое-что. Я кое-что потерял. Пожалуйста.
— Все равно сейчас тебе это не вернут.
Сильной рукой он увлек меня к пятачку, огороженному желтой лентой, и усадил на землю среди других.
Копа звали Дэнни Уэллер, и он любил поболтать. Рассказал мне, что вырос в Окленде, учился ловить рыбу с отцом на реке Сакраменто. Его отец, сказал он, с феноменальной памятью и огромным запасом слов, был ходячим словарем. Дэнни держался рядом, словно мой личный телохранитель.
Я мог не поддерживать разговор, но его непрерывная болтовня не заглушала вопросов, которые звучали в голове. Кто мог такое сделать? Кто-то пытался спасти мою жизнь? Кто-то, связанный с Энни?
И что случилось с остальными посетителями кафе? Сколько раненых? Сколько убитых? Вот эти вопросы я задал вслух.
— У нас трое убитых и двое в критическом состоянии, — ответил Дэнни. — Все не так чудесно, как показалось с первого взгляда.
— Что вы хотите этим сказать? — Я оглядел полдюжины людей с различными ранами и травмами. Каждым занимались медики и копы. Под чудом, вероятно, понималось отсутствие убитых.