Одержимый
Шрифт:
— Вернитесь чуть назад, — попросил я, — и расскажите поподробнее.
Не то чтобы меня это интересовало. Просто я понимал, что Эрин нужно выговориться. Вдруг что-то в ее исповеди, я, во всяком случае, на это надеялся, могло помочь мне нащупать связь между Энни и взрывом в кафе, если таковая существовала.
А может, мне хотелось лучше понять Эрин.
Она уже проработала в кафе два года, когда встретила Энди Голдстайна, высокого худощавого парня с гривой золотистых вьющихся волос, которые иной раз выглядели как перекормленное удобрениями растение. Он преподавал в пятом классе частной школы.
Энди и Эрин подружились. Вместе ходили в парк для скейтборда, хотя разговаривать там приходилось во весь голос, чтобы перекрыть шуршание колес досок по асфальту. Иногда Энди начинал убеждать детей, что он с Эм-ти-ви и будет рекомендовать самых отчаянных для съемок в готовящемся клипе. У Энди на все были свои теории. Он говорил, что может судить о качестве китайского ресторана по рису. Настаивал, что всех людей можно разделить на две группы исходя из того, как они ведут себя в лифте: на тех, кто только раз нажимает на кнопку нужного этажа, и на тех, кто жмет на нее после каждой остановки лифта. Сильный, уверенный в себе, Энди умел ее рассмешить, и рядом с ним она чувствовала себя совершенно спокойной.
— Когда я была с ним, любой день казался второй половиной воскресенья, — призналась она.
— И как это понимать?
— Чувствуешь себя в достаточной безопасности, чтобы поспать час-другой.
Энди собирался провести школьные каникулы во Вьетнаме и Таиланде, но потом решил потратить время на завершение диссертации, чтобы получить степень магистра. Отношения официантки и посетителя становились все более близкими, но потом Энди начал вести себя очень странно.
— Он несколько недель был… возбужденным, жаловался на усталость. Потом стал раздражительным, злобным. Шипел на меня за то, что я налила в кофе слишком много молока.
Энди знал, что с ним что-то не так. Говорил, что спит тревожно, ему снятся какие-то странные яркие сны.
— Он даже обрадовался, когда начались головные боли. Теперь ему было с чем обратиться к врачам.
Первые анализы не выявили наличия раковой опухоли, но они Энди не устроили. Он пошел на прием к неврологу, у которого была своя методика, и тот обнаружил отклонения от нормы. Эрин так и не узнала, что именно, но по крайней мере появилась надежда.
А двумя днями позже Энди прыгнул с моста «Золотые ворота».
Я попытался вспомнить все, что знал по психологии и неврологии. Раздражительность. Яркие сны. Суицидальные тенденции. Свидетельство психоза или шизофрении? Я помнил, что такие симптомы чаще всего встречались у людей, переваливших за тридцать. Но как-то они не вязались со всем остальным, рассказанным мне Эрин.
Не удивляло разве что место, выбранное для того, чтобы свести счеты с жизнью. Мост этот пользовался огромной популярностью у самоубийц. В мэрии Сан-Франциско даже говорили о том, чтобы поставить на мосту ограждение. Но критики заявляли, что обойдется оно в кругленькую сумму и будет мозолить глаза. Эти аргументы заставляли меня задуматься, а есть ли у жителей Сан-Франциско право утверждать, что головы у них не такие пустые, как у лосанджелесцев.
Я спросил Эрин, рассказала ли она полиции про Энди.
— Я говорила с ними после взрыва.
— С лейтенантом
— Вы тоже?
— Да. — Я поморщился. — Это трагедия, Эрин, и я сожалею. Но не понимаю, какое отношение все это имеет к взрыву или чему-то еще.
Она покачала головой.
— Это странное совпадение, — уверенно заявила она. — Что-то было не так с этим местом… я про кафе.
Я не стал задавать уточняющего вопроса. По тону чувствовалось, что у нее нет фактов, подтверждающих ее слова.
— Эрин, когда я впервые встретился с вами… нашел вас в учебном центре, вы сказали: «Вы обратились не по адресу». А потом спросили, какой мой грех. Почему вы это сказали?
Эрин пожала плечами:
— Наверное, чувствовала за собой вину.
— Вину?
— В том, что выжила, — мягко ответила она. И добавила: — Я хочу вам кое-что показать.
Глава 12
Коул-Вэлли расположена над Хайт-Эшбери, знаменитым местом, где в 1960-х селились хиппи. А вот Коул-Вэлли облюбовали яппи. Здесь хватало «Ауди-А4», владельцы которых носили в кармане кредитную карточку «Поттери барн». [18]
18
«Поттери барн» — сеть дорогих мебельных магазинов.
В Коул-Вэлли снимал квартиру и Энди. Меня встретили картонные коробки, которые служили книжными полками, не сочетающаяся друг с другом мебель. Над телевизором на стене висел портрет Эйнштейна 1970 года. Хит дешевых распродаж. Мечта профессора математики. Эрин разлила чай в пластиковые стаканчики с логотипом сан-францисского ежегодного легкоатлетического пробега.
Объяснила, что ключ от квартиры дал ей Энди, и она никак не могла набраться мужества приехать и прибраться.
Она протянула фотографию. Он сидел у потухшего костра. Солнце, похоже, ярко светило над головой, но еще ослепительнее была улыбка Энди под копной золотистых вьющихся волос. Одежду свою он скорее всего приобретал в «Армии спасения». Чувствовалось, что он легко сходился с людьми.
— Я не врач, — повторил я.
— Вы закончили медицинскую школу. И безусловно, умны. Я просто хочу понять, что произошло. Выслушайте мою историю.
Я вдруг понял, что выслушивать Эрин нет ни желания, ни терпения.
Вновь сунул руку в нагрудный карман, достал фотографию (три на пять дюймов, в белой окантовке), положил на стол. Энни сидела на валуне. За ее спиной уходило вдаль озеро Тахо.
— Она красавица, — вырвалось у Эрин. — Это та женщина, что оставила вам записку?
Я ответил, что не знаю. Эрин взяла фотографию.
— Я никогда ее не видела.
— Вы абсолютно уверены?
— Извините.
Наши взгляды на мгновение встретились, а потом Эрин отвела глаза. Я взял фотографию Энни, убрал в карман. Чувствовал, что нужно переключиться с воспоминаний. Уставился на дешевую ручку «Бик».
— Не так трудно ее сжевать.
И тут же пожалел о своих словах. Прозвучали они саркастично. И что я хотел этим сказать? Сжевать ручку нетрудно, но почему человек это сделал? От стресса или из-за агрессивной оральной фиксации?