Одесса-мама: Каталы, кидалы, шулера
Шрифт:
Летом 199... года на толчке стали появляться так называемые бригады игроков, состоящие в основном из оставшихся без дела старых валютных кидал. Торговцы их еще прозвали «зонтичниками», потому что непременным атрибутом этих бригад являлся большой стационарный солнечный зонт, который, впрочем, служил не столько защитой от солнца (потому что присутствовал и в абсолютно не солнечные дни), сколько для придания «фирме» необходимой солидности.
Обычно такая бригада устраивается у любого закрытого контейнера, если же в конце концов приходит хозяин контейнера и открывает его, они идут дальше, но
Пользуясь открытой поддержкой ментов, они просто-напросто сгоняют со свободного места мелких торговцев, которых называют барыгами и которые развешивают свои товары на дверях нужного игрокам закрытого контейнера. Очень часто для того, чтобы обеспечить своим протеже свободное место, менты под всякими предлогами закрывают тот или иной контейнер. Поводом могут явиться мелкие нарушения или отсутствие у реализатора необходимых документов на право торговли.
Патрульные менты прекрасно знают, к кому и как придраться, и, хотя основная масса торгующих контейнеров находится под хорошими «крышами», всегда найдется десяток-другой так называемых «бесхозных». В любом случае проблем со свободными местами для игроков не существует.
Однако, по сравнению с валютными кидалами, количество бригад игроков было очень невелико. В лучшие «оптовые» дни можно было насчитать 10—15 точек.
Всем желающим сыграть зазывала представлял свою контору как «Фирма ПАРТИЯ, Фонд возрождения региона».
К началу зимы 199... года (ноябрь — декабрь) всех игроков постигла участь валютных кидал. Их тоже «попросили» с толчка, и потому они вынуждены были переместиться на территорию города.
Продолжение следует...»
...О городском ведомстве мемуаров найти не удалось. Придется описывать самому.
В городе властвовал Папа.
Впрочем, деятельность его ведомства тоже была освещена. Причем литераторами-профессионалами. В период следствия в нескольких одесских газетах вышли разоблачающие статьи. Цитировать их не буду. Это были нормальные ругательные публикации. Несколько оголтелые. Все в них было вроде бы правильно, но безжизненно. Нюансы особо не анализировались. Главная, единая для всех статей идея была в следующем: Папа создал в Одессе империю мошенников. И сам «работал» в ней императором.
Насчет «империи» журналисты хватили лишку. Но некая клановость, семейственность, имела место. И Папа в семье был папой.
Папа на самом деле был папой. Правой рукой во всех его делах стал сын Олег. Улыбчивый, обаятельный парень, в котором остальные усыновленные и удочеренные Папины дети души не чаяли.
Сам Папа, может, и проявлял к Олегу какие-то особенные отцовские чувства, но позволял себе это только наедине. Чтобы у остальных членов семьи не возникало чувства неполноценности. На людях ко всем относился ровно. С родного сына даже строже спрашивал. Как со старшего, которому положено оберегать младших и учить их уму-разуму.
Олег и оберегал, и учил. Самолично контролировал работу лохотронщиков и кидал, подсказывал, когда кто-то что-то делал не так, отмазывал от милиции. Даже если повышал голос на нерадивых, то это звучало не раздраженно, не зло, а скорее обиженно.
Папа голоса
Утром и вечером каждого трудового дня члены семьи (или ведомства) собирались в ресторане гостиницы «Черное море» на семейный совет (или планерку). По утрам получали напутствие и путевки на маршрут, вечером сдавали выручку. И занимались разбором полетов.
При видимом отсутствии жесткости со стороны старших, дисциплина внутри клана была на высоте. Хотя молодые люди, собранные Папой под крыло, были так называемой трудной молодежью. Большинство из них, до того как попасть в семью, были ворами по случаю, бомжами, трассовыми проститутками. Наркоманов, правда, в клане не было. Разве что тем, кто только-только присел на иглу, Папа мог дать испытательный срок. А дальше... Соскочишь — приживешься. Нет — в семье тебе не место.
Как зародилась семья? Ну, во-первых, она уже была. В составе папы Папы и сына Олега. Олег большую часть своей жизни воспитывался бабушкой, мамой отца. Матери своей он не помнил. По-видимому, в этом нужно искать не только секрет его преданного отношения к отцу, но и секрет отеческого отношения Папы ко всем обездоленным жизнью подросткам.
Когда-то Папа, бредя по городу с сыном, задержался взглядом на банальной сценке. Двое засаленных от грязи юношей готовы были подраться из-за пустой бутылки.
Папа помирил юношей, выдав каждому по пять рублей. И предложил им свою опеку. Вот так сразу взял и предложил. И опеку, и работу.
Можно лишь представить, что ощутили в тот момент подростки-бомжи. До этого высшим жизненным фартом они считали найденную в мусоре стершуюся до дыр джинсовую куртку или сапоги любого, но большего размера. С высшим проявлением человеческого благородства и великодушия за последний год они столкнулись всего один раз: когда бомжи-паханы не отогнали их от своего мусорного бака...
А тут вдруг респектабельный мужчина с перстнем предлагает опеку...
Папа всегда выглядел сочно, по-одесски. Как типаж он с одинаковым успехом мог сойти и за преуспевающего одесского нэпмана двадцатых годов, и за современного колумбийского наркобарона, какими их показывают в боевиках. Папа был невысокого роста, имел солидно выступающий живот и неспешную походку человека, держащего на руках контрольный пакет акций своей судьбы. На лице самыми характерными деталями были благополучные щеки, усмешливые глаза-щелки и тонкие нэпманско-колумбийские усы. Перстень, неизменная трость в руке, шляпа с загнутыми полями и седые виски под ней довершали гармонию образа.
Шляпа, пожалуй, несколько склоняла имидж к наркобарону. Нэпману больше подошло бы канотье.
Прошлое Папы известно лишь приблизительно. Долгое время его не было в Одессе, но до отлучки он был уважаемым в городе аферистом широкого профиля. Уважаемым, но средне преуспевающим. Особому успеху вредили, как ни странно, шляпа, трость и вальяжность. Излишняя экстравагантность аферисту не к лицу. Папа не мог не понимать этого, но убыточному имиджу оставался верен. Эта иррациональность выдавала в нем натуру деликатную, не ограниченную рамками меркантильных интересов.