Одесские зарисовки
Шрифт:
Одиночество
–Алло, Андрей, это тетя Валя беспокоит, узнаёшь меня? Ты так и работаешь в недвижимости? – тараторил голос из моего детства.
– Да, тетя Валя, конечно узнаю! – вспомнил я соседку родителей.
– Мне надо с тобой срочно встретиться. Андрюша, можешь заехать ко мне?
– Конечно. Сегодня к шести вечера подойдёт?
…Дверь открыла худенькая чернобровая девушка лет двадцати пяти, интенсивно жующая жвачку.
– Здравствуйте. Мне нужна Валентина Георгиевна.
– Вы, должно быть, Андрей Витальевич? Бывший сосед бабушки? – спросила меня девица, перебрасывая жевательную резинку из левой части рта в правую.
– Если Валентина Георгиевна ваша бабушка, то да, –
– Бабушка скоро будет. Долго маршрутку ждала. А мне некогда, надо уходить. Вы заходите, подождите её, а я побегу.
С этими словами девица пустила меня в дом, а сама быстро юркнула в парадное, громко захлопнув за собой дверь. Квартира встретила меня пустотой. Мебель была вывезена. Только посреди гостиной стоял под горящей лампочкой одинокий стул.
Подошел к окну. Во дворе в песочнице возле старой больной акации играли дети, чуть поодаль на скамейке сидели и о чём-то оживленно разговаривали мамочки, периодически посматривая в сторону детишек.
В двери щелкнул замок, и в квартиру вошла тетя Валя.
– Здравствуй, Андрюша. Смотришь в окно? Узнаешь? Акация так и стоит во дворе. И песочница ещё мою Русланочку и тебя помнит. Ведь у вас был точно такой вид из окна, только на этаж ниже. Долго ждешь? А где эта задрыга Сима? Убежала, наверное. Извини, чаем напоить не могу с моим пирогом. Помнишь мои пироги? Как вы их, сорванцы, любили! А ты совсем седой стал, – растрепала мне волосы тетя Валя, – а моя Руслана как поправилась после родов, когда Симку родила, так и не может похудеть. Никакие диеты не помогают. Десять кило сбросит – пятнадцать наберет. А потом в скайпе жалуется и плачет – делает мене страшные нервы А ты как? Вижу, вижу, что всё хорошо. – тараторила без остановки тетя Валя.
– Тетя Валя, здравствуйте! – сумел вставить фразу я.
Тетя Валя с минуту молча смотрела на меня, потом мы оба неожиданно рассмеялись и она продолжила.
– Знаю, всё знаю. И даже то, что вы все, весь двор, включая даже твою маму, мою подругу, Томочку, царствие ей небесное, звали меня Трандычихой. И поделом звали, я сейчас говорю меньше, возраст, да и говорить стало почти не с кем, кто уехал, кто умер, а я все одна, мой Витечка умер, Русланочка с мужем в Мурманске, как уехала моя девочка за Костиком туда по распределению, помнишь Костика с 37-го двора? Вот как уехала в 91-м – так там и живут. Он там помощником капитана на рыболовецком судне. Хорошо живут, а Сима – это их дочка. Она очень хорошо знает китайский язык, сейчас в Китае работает при торговой миссии, такая строптивая девчонка, просто ужас! Ходит и жует, жует постоянно, ни поговорить, ни узнать как дела, ни пожаловаться даже что болит невозможно, знаешь, Андрюша, иногда так схватит вот здесь, в левом боку – спасу нет! А рассказать некому! Только Ефиму Матвеевичу могу рассказать. Помнишь его? С 12-й квартиры. Терапевтом работал в поликлинике на Буденного. Вот ему могу рассказать, но эта его жена Зинка – сущая змея ревнивая! Смешно, правда? 70 лет – а все ревности, ха-ха! Ну не глупость? Ты меня слышишь, Андрюша? Ну так вот, к чему это я… А! Так вот внучка меня зовет в Пекин к ней пожить. Там же у меня правнук! Эдичек! Представляешь? Правнук – а я его ни разу не видела. Эта моя вечно что-то жующая задрыга Симка хочет, что бы я за Эдичкой там присмотрела. Она с мужем много работает, и им все некогда. А я всё тут одна и одна. Одиноко мне совсем стало. Раньше на Привоз пойдешь, поговоришь, расскажешь за себя, послушаешь за других. А сейчас? Куда там ходить? Там же никого нет на том Привозе! Вроде людей много, а никого нет! А так с внуком буду. Хоть и в этом чертовом Пекине. Такие вот дела, Андрюша. Симочка мою старую мебель выкинула, завезет хорошую, современную, и мы хотим сдать квартиру, ну и чтобы кто-то присматривал за квартирантами и решал текущие вопросы. И кто кроме
Сашка
Вечер… Тёмный вечер кружил, уносил позёмкой последний день января 1994 года.
– Люся, зажги свечу, не вижу, где мой свитер, – бросил в темноту Лёня.
– Нет уже свечей. Закончились. Свитер в шкафу. Самая верхняя полка. Ты до утра уходишь?
– Да. На морвокзал судно пришло из Турции. За разгрузку неплохие деньги платят. Думаю, нам их хватит, пока в институте зарплату не дадут. Когда они перестанут по вечерам отключать свет?
– Ты ещё веришь в зарплату? – с горьким сарказмом улыбнулась Люся.
– Почему не зажжёшь камин? – ушел от больной темы Леонид.
– Закончились дрова.
Одевая свитер, Лёня зашёл в комнату сына.
– Не спишь, Сашка?
– Нет.
– Тут у папки появилась возможность немного заработать. Что тебе купить? Вот что ты сейчас больше всего хочешь?
– Кушать хочу, папа. Купи покушать.
Лёня в темноте до синевы зажмурил глаза, пальцы вдавились в ладонь.
– Куплю покушать, сынок. Обещаю. Апельсины хочешь? – заставил себя улыбнуться Лёня.
– Да. И сыра хочу. Купишь?
– Да. И сыр тоже куплю, – потрепал по волосам Сашку отец и вышел из детской спальни в гостиную.
Люся сидела в кресле, черным зёвом подвывал камин, наполняя тоской холодную гостиную.
– Я иду. Буду утром. Что купить?
– Купи шоколада и коньяк. Хочу праздника. Очень хочу праздника и тепла. Как раньше. – обняла и поцеловала мужа Люся.
…Приближалось утро, Леня поднимался по лестнице на Торговую. Ныла спина, мышцы рук гудели болью от непривычной для кандидата наук физической нагрузки, на которую согласился бы не каждый грузчик. В руке пакет с апельсинами, сыром, коньяком и шоколадом, купленными в ночном ларьке с сонной продавщицей, в кармане целое состояние в виде тридцати долларов, которых точно хватит до конца февраля. «Что нам ещё с Люсей и Сашкой надо?» – улыбался будущему Леня.
Бах! Темная, с потухшими фонарями Торговая поплыла перед глазами, приближаясь заснеженной мостовой прямо в лицо. Через секунду Леня лежал, покрываясь снежной порошей, вокруг головы желтым нимбом лежали рассыпавшиеся апельсины, а его карманы опустошали шкодливые чужие руки с наколотыми перстнями.
– О! Моня, ты глянь! Да тут нам сутки бухать и на баб хватит, – ощерился гнилыми чифирными зубами бандит.
– Подбери бухло, закусь и пошли на хазу, – прохрипел напарнику Моня.
…Люся сидела в кресле, ожидая мужа, холодом выл тёмный зев камина, навевая беду. За окном ветер кружил позёмкой первый день февраля 1994 года…
Молодой перспективный одесский адвокат Александр Леонидович Чернов вышел из машины и направился к зданию суда. «Я их сделаю сегодня! Я их так сделаю, что в следующий раз, только заслышат обо мне, их будет пробивать дрожь и потеть ладошки. Я выиграю это дело или я не сын Леонида Ивановича Чернова!» – улыбался Сашка. Тут он заметил прижавшуюся к забору пожилую женщину.
– Вам плохо? – взял Сашка женщину за локоть, – да вы голодны! Семен! – позвал адвокат своего водителя.
– Да, Александр Леонидович, – подбежал водитель.
– Посади женщину ко мне в машину. Купи ей поесть. Купи кефир, булочку… Апельсины, сыр… Только не всё сразу давай. Частями. Никогда, никогда люди не должны голодать! Я это навсегда запомнил… Тогда ещё, в феврале 1994-го…
Отрада
Весёлой детской гурьбой со смехом, криками, писками и брызгами выбегаем из моря, падаем животами на песок пляжа «Отрада» и, тяжело дыша, замолкаем. Море монотонно накатывает на песчаный берег ленивой волной, солнце и ветер сушат наши тела и придают им бронзовый оттенок, чуть левее в бухте стоит плавучая городская легенда и мечта всех одесских мальчишек судно «Экватор».