Один день короля Харууна
Шрифт:
Здесь, на перекрёстке Главной и Второй, располагалось подобие городской площади. При желании тут могло поместиться всё население. На перекрёсток выходило крыльцо школы, а в последний день месяца, если была необходимость, в том же здании открывался суд. Сейчас в школе шёл урок, и через открытое окно доносился размеренный голос учителя Кимрита, который что-то диктовал.
Вторая была застроена жилыми домами, ближе к воротам располагалась больница, не так далеко от неё был незаметный вход в храм, а в конце возвышалась сторожевая башня.
Харуун
– Ты же понимаешь, что возвращение Туркаса взбаламутит некоторых, если не всех?
– тихо проговорила Джанин, как будто себе под нос.
– У нас есть смутьяны, и не всех их можно посадить в подвал под домом стражей. Некоторые из них смутьяны только в мыслях, но от мыслей недалеко до поступков, а мысли не прочтешь…
– Ошибаешься, - проговорил Харуун, тоже как будто про себя.
– Многие от мыслей никогда не перейдут к делу.
– Но можно навредить и бездействием, - заметила Джанин.
– Город работает, как муравейник, а что будешь делать, если кто-то станет плохо выполнять всю работу?
– Мы слишком завязаны друг на друге, - подтвердил Харуун.
– Без кузнеца нельзя, без казначея, судьи, врача, хранителя времени, охотников, стражей… Да только не в этом ли наше преимущество? Если боишься чего-то нехорошего, подумай: чьё-то бездействие ему самому и отзовётся. Разве не так мы живём с начала времён?
– С начала времен маленьких людей, - поправила Джанин.
– Раньше все было по-другому.
– Никто не знает, как на самом деле было раньше.
Они помолчали некоторое время; дом Джанин всё приближался, и Харуун знал, что ему придётся оставить её и идти к казначею работать, когда они достигнут крыльца.
– Что ты сделаешь с Туркасом?
– спросила Джанин.
– Выслушаю.
– А потом?
Харуун досадливо поморщился.
– Мы уже изгнали его один раз, - сказал он.
– Но волей богов он остался жив. Если мы попробуем снова, не обрушится ли на нас их гнев?
– Может, и обрушится, - подтвердила Джанин.
– А если он начнёт рассказывать, что за стенами можно жить?
– Можно жить!
– фыркнул Харуун.
– Все видели, в каком состоянии он пришёл. Это не жизнь.
– Харуун, он выжил там без инструментов, огня и крыши над головой, - настойчиво проговорила Джанин.
– Люди задумаются, что же будет, если взять инструменты, животных, огонь, оружие… Если пойти туда не на обычную вылазку, не на похороны…
– Я последую воле своего народа, - ответил Харуун, не показывая ей, что от ее слов ему сделалось страшно.
– Всё меняется. Когда-нибудь.
Джанин остановилась перед ним, своим животом закрывая ему дорогу дальше.
– В прошлый раз, - сказала она, - боги сделали больших людей маленькими именно потому, что всё менялось.
– Потому что это они все меняли, - возразил Харуун.
– А мы ничего не меняем, мы просто подстраиваемся. Если там есть место, где тоже
– Можно жить? В чаще, кишащей дикими животными?
– Туркас остался жив, - напомнил Харуун.
– Я вижу, что с тобой не договоришься.
– Ещё объяви меня смутьяном.
– И объявлю!
– О чём мы спорим? Туркас ещё ничего не сказал.
– И правда, - опомнилась Джанин.
– Я должен идти.
– Суд в три часа, помнишь?
– Помню. А принятие в ученики - в одиннадцать, не пропусти, - ответил Харуун.
– Мы с Леа будем пока проверять счётные книги.
– Смотри, не опоздай, Кимрит обидится, - беззлобно съязвила Джанин и ушла, запахнув на животе верхнюю тунику.
Попрощавшись с Джанин, Харуун отправился обратно, миновал перекрёсток и по Второй дошёл до дома Леа, поднялся на крыльцо, толкнул дверь. В городе старались не запираться, не было привычки воровать. Зачем, если в любой момент можно было попросить понравившуюся вещь попользоваться, да и владение слишком большим количеством вещей не было необходимостью?
– Доброй воды, - сказала Леа. Она сидела к двери спиной за единственным полагавшимся каждому жителю города столом и сосредоточенно водила кончиком пера по строчкам в огромной амбарной книге.
– Доброй воды, - сказал Харуун, пинком пододвинул табуретку и сел сбоку от стола, опершись спиной о стену.
– Фух!
– Что случилось? – спросила Леа, не отрываясь от книги.
– Там был шум на улице.
– Нэм и Энни отстали от графика на двадцать минут, - пояснил Харуун. Думать о Туркасе ему не хотелось.
Леа помолчала, прежде чем ответить. Она была немного рассеянна, и записи о розданных мерах еды явно волновали её больше, чем Туркас, о котором она, как и все жители города, уже забыла и думать.
Харуун смотрел на её профиль, на то, как она щурится. Её волосы были скромно срезаны выше плеч и едва закрывали уши. Из разрешённых украшений Леа носила только висячие серьги с синими камушками. Синий цвет не особо одобрялся, так как был цветом неба, но его и не запрещали. В остальном Леа не отходила от предписаний. Её повседневной одеждой было серое платье с выцветшим зелёным платком. Она меняла его на рубашку и серые же штаны, когда занималась физическим трудом. Харуун никогда не говорил этого, но серый удивительно ей шёл. Впрочем, он никогда не видел её в одежде другого цвета…
– Судя по тому, что ты спокоен и говоришь про двадцать минут, они все же выбрались, - сказала Леа, когда вспомнила о его присутствии, дойдя до конца страницы.
– Выбрались. И привели с собой Туркаса.
Только теперь Леа оторвалась от амбарной книги.
– Туркаса?
– тихо переспросила она.
– Живого? Разве он не…
– Абсолютно живого, - подтвердил Харуун.
– Только грязного, как кусок земли.
Леа отложила перо и отодвинулась от стола, чтобы смотреть прямо на собеседника.