Один день тьмы
Шрифт:
Я постаралась скорчить гримасу наподобие улыбки и ткнула рукой себе в горло, демонстрируя, что не могу ничего сказать при всем желании.
Ловчий медленно разжал руку, и я с облегчением перевела дух.
— Почему тебя требуется постоянно спасать? — задал он совершенно бессмысленный, на мой взгляд, вопрос.
— Меня вовсе не требуется спасать! — искренне возмутилась я. — Ситуация находилась… под контролем.
— Если бы не Королева, оставил бы тебя в этой норе и полюбовался на то, под чьим контролем находится ситуация, когда тебя подпалили бы хорошенько, — по‑доброму заявил Ловчий.
— Понимаю, что, если бы ни Королева, ты бы
Она тряхнула головой, небрежно откидывая со лба прилипшую прядь волос. Вокруг кружились снежинки, оседая на ее черных волосах. И это было так красиво, что он не мог отвести взгляд.
— Вы ранены? Вам плохо? — заботливо спросила она.
Ее голос, такой тихий и нежный, отозвался в глубине его сердца, и он почувствовал, что щеки отчаянно жжет невольным румянцем.
Вдали слышались резкие трели свистка городового, преследовавшего хулиганов. Тех грязных типов, что осмелились подойти к ней… к Нине…
— Возьмите, у вас кровь идет, — она протянула ему свой платок, и только сейчас он заметил, что из разбитого носа густо капает кровь, бурыми некрасивыми пятнами пачкая его почти новую шинель… мама наверняка расстроится. Они жили не так богато, и шинели стало откровенно жалко… Впрочем, о чем это он? Главное — то, что ему удалось помочь Нине!
Он взял из ее рук, мимоходом коснувшись тонких изящных пальцев, белоснежный платок. Даже это случайное прикосновение обожгло его, заставило сердце учащенно забиться, а щеки наверняка уже пылали ярче заката.
Прижатый к разбитому носу платок едва уловимо пах ее духами. Такими же нежными и тонкими, как она сама.
— Вы ужасно храбрый! Они такие здоровенные… — девушка засмущалась и, прикрыв глаза длинными пушистыми ресницами, уставилась на снег у себя под ногами. — Спасибо вам… А знаете что, пойдемте к нам. Да, пойдемте, — обрадованно заговорила она, будто найдя удачный выход из трудной ситуации. — Папенька не простит мне, если я не приведу вас! Он непременно захочет вас отблагодарить! Ну пойдемте же, здесь совсем недалеко, к тому же вы ранены и истекаете кровью.
Кровь шла уже не так сильно, но, разумеется, отказаться от приглашения было совершенно невозможно. И в то же время принимать его казалось слегка неловко. Они незнакомы, да и что скажут ее родители, если дочь приведет к ним неизвестного юнкера с разбитым носом и в безнадежно грязной шинели.
— Пойдемте! Никаких отговорок! — заявила Нина, видя его нерешительность, и тут же, схватив за руку, повела за собой.
Он покорно шел за ней. Он пошел бы за ней куда угодно — на расстрел, в Сибирскую ссылку, в Петропавловскую крепость.
Нинин дом был действительно неподалеку. Поднявшись на крыльцо, девушка позвонила. Открывшая дверь горничная в белоснежном переднике горестно всплеснула руками:
— Ох, божечки мои!
На ее добродушном веснушчатом лице читалось такое сострадание, что он даже улыбнулся.
— Лиза, господин юнкер спас меня, — сказала Нина с явной гордостью. — Позаботься о нем, пожалуйста, а я пойду предупрежу папеньку…
— Проходите, господин юнкер! — веснушчатая горничная захлопотала вокруг него. — Как же, божечки, так случилось. Вот сюда, сюда… Давайте вашу шинель. Господин генерал будет вам благодарен за то,
— Может быть, бомбисты? — предположил он, снимая шинель и радуясь, что горничная так разговорчива. У него слегка кружилась голова, и ему опять стало неловко в огромной прихожей с помпезными напольными часами, украшенными толстощекими золочеными херувимчиками.
— Вот‑вот, — обрадованно закивала Лиза. — Проходите, барышня ждет. А как зовут вас, господин юнкер?…
Ловчий встряхнул головой и отступил от Полины, с искреннем интересом уставившейся на него. Происходящее не нравилось ему все больше и больше. То, что возникало перед его глазами, казалось ему эпизодами чьей‑то чужой жизни. При чем тут он, Ловчий, не знающий трепета и жалости охотник, тот, кто способен без устали выслеживать жертву, играя с ней, осторожно сжимая круги, доводить ее до безумия.
Зачем все это показывают ему?! Не иначе как происки врага рода человеческого.
Ловчий отвернулся и вышел из грота, читая про себя молитву Спасителю. Вряд ли Спаситель услышит его, но помолиться все‑таки стоило.
Глава 2
После показательной расправы над одноруким вампиром дикие заметно присмирели, однако становилось понятно, что это ненадолго. Запереть в замкнутом пространстве здоровенных ребят, давным‑давно забывших, что такое дисциплина, — значит спровоцировать их на беспорядок и потасовки. Они готовы перегрызться от скуки, только дай любой мало‑мальски подходящий повод. И Королева, разумеется, поняла это.
Так все мы получили разрешение на большую охоту.
Главным по охоте был назначен, разумеется, Ловчий. Королева специально в присутствии всех подтвердила его право распорядиться по своему усмотрению любым из членов подчиненной ему группы. В общем, ему даровали официальное право карать, хотя лично я почему‑то думаю, что при необходимости он бы обошелся и без королевского разрешения.
Охотиться рядом с местом, где находилось наше убежище, было слишком рискованно и глупо, однако то, что, как выяснилось, охота должна состояться в окрестностях Питера, изрядно удивило меня. Зачем же так далеко? Разве у нас своей дичи недостаточно? Смысл этого действа мог быть только один: Королева хотела отвлечь внимание от Москвы и пощекотать нервы Питерскому Дому. Пусть старейшина подумает, будто первый удар дикие готовят именно на Питер. Даже если он не поверит в это, наш демарш все равно принесет плоды: Питерский Дом озаботится собственной безопасностью и не отправит в Москву, на помощь старейшине, свои силы. В общем, идея, по зрелому размышлению, показалась мне весьма и весьма разумной.
Подданные Королевы мало задумывались о цели готовящегося мероприятия. Как я, кажется, уже говорила, все их мозговые клетки пошли для наращивания мускулатуры. Зато распри тут же были позабыты, дикие показались мне детьми, забывающими обо всем и готовыми бежать куда угодно, стоит поманить их новой яркой игрушкой. Они оживленно обсуждали грядущую охоту и по‑дружески крепко хлопали меня по плечу, желая удачи, без раздумья выкинув из памяти то, как гоняли меня по узким коридорам. Я снова стала для них почти что своей.