Один год
Шрифт:
– Это верно, - сказал Кадников.
Сонный дежурный по бригаде принес Окошкину ключ от кабинета Лапшина. Василий отворил дверь и притащил Жмакину переодеться свой старый костюм. Кадников доставил в миске воды, полотенце и мыло.
– Умоетесь? - спросил он.
Было тихо, очень тихо. Жмакин долго мыл руки, потом лицо. Окошкин и шофер смотрели на него с состраданием. В лице Жмакина было что-то такое, что пугало их. Казалось, он каждую секунду мог зарыдать. Губы у него дрожали, и в глазах
– Ничего, ничего, - сказал Окошкин, - ты теперь полежи.
Хлопнула дверь, пришли Лапшин и врач. Лапшин отворил окно. Сырой утренний ветер зашелестел бумагой на столе, одна бумажка сорвалась и, гонимая сквознячком, помчалась к двери.
Окошкин ловко поймал ее коленями.
– Вот так, - сказал врач, поворачивая голову Жмакину.
Лапшин сел за свой стол и задумался. Лицо его постарело, углы крепкого рта опустились. Окошкин с беспокойством на него посмотрел. Он перехватил его взгляд и тихо сказал:
– Поспать надо, товарищ Окошкин, верно?
– Ничего особенного, - сказал врач, - у него главным образом нервное. Я ему укрепляющее пропишу.
Лапшин пустил врача за свой стол, врач выписал рецепт и ушел. Ушел и Кадников. Над прекрасной площадью, над дворцом, над Невой проглядывало солнце. Еще пузырились лужи, еще ветер пригнал легкую дождевую тучку и мгновенно обрызгал площадь, но непогода кончилась, день наступал хоть холодный, зато ясный и солнечный.
Лапшин негромко спросил по телефону:
– Не спишь?
Жмакин слушал, навострив уши: значит, правда, что Иван Михайлович женился. Удивительно - пожилой человек, а тоже.
– Все в порядке, - опять сказал Лапшин. И добавил: - Да, скоро.
Алексей зевнул, делая вид, что не интересуется беседой.
– В духовке? - осведомился Иван Михайлович.
И, перехватив взгляд Жмакина, немножко сконфузился.
Потом они оба покурили и помолчали.
– Мне бы паспорт, - вздохнул Жмакин. - Тоже пора, между прочим, в загс пойти.
– А почему, между прочим, тебе так уж понадобилось в загс идти?
– А потому, между прочим, что у меня сын народился и я желаю, чтобы фамилия у него была моя - Жмакин. И назвать человека пора, что ж он, как все равно лошадь, называется - "мальчик".
– Человеческое-то имя придумали?
– Придумали, - сердито отозвался Алексей.
– Какое имя?
– Обыкновенное.
Он быстро взглянул на Лапшина и опустил глаза. Иван Михайлович больше не стал спрашивать - догадался.
– Подруги женкины против, - совсем рассердился Жмакин, - они нахально утверждают, что такое имя не современное и не звучит. А мы с женой все равно по-своему решили.
– Ну, решили так решили, - спокойно согласился Лапшин.
Вышли
– Вы, конечно, меня извините, что я в одну дуду все дужу, - заговорил опять Жмакин, - но каждому охота свой семейный очаг заиметь. В отношении паспорта - эта волынка кончится, или мне, как крестьянскому ходоку, лично к товарищу Калинину с посошком отправиться нужно?
– Ты только меня не пугай! - попросил Лапшин. - Ладно?
– Так бюрократизм же!
– Тебя на автобазу?
– Ага. Мне там одному товарищу благодарность надо объявить, товарищу Демьянову, который из органов милиции уволен, а меня выручил нынче...
– Объявим! - покосившись на Жмакина, сказал Иван Михайлович.
Алексей вздохнул.
Ярко-голубыми, упрямыми глазами Лапшин глядел перед собой на мчащийся асфальт. Легко брякнули доски - машина проскочила разводную часть моста и понеслась мимо Ростральных колонн, мимо Биржи, по переулочкам Васильевского. Все прозрачнее, все погожее становилось утро. И все спокойнее и спокойнее делалось на душе у Жмакина.
Паспорт
– Ну что? - спросил он.
– Ничего, - ответила она, покачивая его руку. - Кушать хочешь?
Ей всегда казалось, что он голоден или что ему надобно постирать, заштопать...
Вошли в дом. Тут было тепло, уже, наверное, топили печи, пахло свежевымытыми полами, чистой, отутюженной скатертью. На столе в кувшине стоял коричневый хлебный квас. Жмакин напился, утер рот ладонью и сел как гость, но молчать долго не смог.
– Вот, - сказал он, - берете в руки и имеете вещь. Нормальный паспорт.
Клавдия полистала паспорт и вернула его Алексею.
– Так-то, Клаша, - произнес Жмакин. - Кончились наши кошмарные мучения. Теперь мы в порядочке. И ты не напрасно на меня надеялась...
– Не напрасно...
– А Иван как? - спросил Жмакин.
– Ничего. Покушал, сейчас спит.
– Поглядеть разрешается?
– Чего ж не поглядеть. Ты - папаша, кому и глядеть, как не тебе.
– Я не папаша, я - отец! - сказал Жмакин. - Папаша - это в годах. Это вот у тебя - папаша, а я еще для папаши молодой парнишечка.
– Вот я тебе дам - молодой! - сказала Клавдия. - Какой нашелся! Может, теперь девушку себе заведешь, раз с паспортом?
– Заведу! - привлекая Клавдию к себе, ответил он. - По обычаю отсталых народов заимею гарем. Буду из фонтана кагор пить и кушать конфеты...
Они стояли над колясочкой, в которой спал Иван. Лицо Алексея стало серьезным, он поморгал, потом произнес раздельно:
– Жмакин Иван Алексеевич.
И спросил:
– А?
Вернувшись в столовую, он попил квасу и спросил: