Один год
Шрифт:
– Постой ты! Откуда он у тебя взялся-то?
– Ну, чтоб я пропал, Иван Михайлович! - быстро и горячо заговорил Вася. - Учились вместе в школе, потом я его встретил на улице, обрадовался все-таки детство...
– "Детство"! - передразнил Лапшин. - Дети! И на парткоме еще о своих друзьях расскажешь. Дети - моторы красть! Возьми машину и поезжай, а то он там наторгует! Ребятишки у него есть?
– Нет.
– А жена?
– Тоже нет, официально.
– Подлец какой!
– Да уж, конечно, собака! - сказал Васька примирительным тоном. - Я и сам удивляюсь.
– Удивляешься! - вспылил Лапшин. - Теперь
И он с силой захлопнул за Василием дверь.
– Теперь поздно! - повторил Окошкин слова Лапшина. - Да, теперь поздно. И все-таки, Иван Михайлович, я выполню свой долг. Вы недаром доверяли Окошкину. Ему можно доверять, клянусь!
Васька иногда любил подпустить патетики.
...Тамаркин служил в переплетной артели "Прометей" и еще по совместительству в организациях под названиями "Свой труд", "Учпомощь" и "Росбумизделие". В "Учпомощи" Тамаркин находился на должности шофера директора, а в "Росбумизделии" для него была использована штатная единица заместителя начальника планового отдела. Что касается до "Своего труда", то здесь Тамаркин числился консультантом. Все это было чудовищно незаконно и как-то необыкновенно нагло организовано. По дороге в "Прометей" Окошкин томился от стыда и обиды, ему все виделся уничтожающий взгляд Лапшина и вспомнилось, как он позвал Тамаркина на день рождения Ивана Михайловича. От стыда сосало под ложечкой и хотелось сказать Тамаркину целую речь, исполненную пронзающих и клеймящих слов, но говорить было уже незачем, да и что понял бы этот мелкий жулик в тех чувствах, которые терзали Окошкина?
Они столкнулись в узком, заваленном картоном и штуками коленкора коридорчике, причем не Василий остановил Тамаркина, а Тамаркин окликнул его.
– Привет, Окошкин! - крикнул Тамаркин и толкнул Васю ладонью в грудь. Чего это ты к нам попал?
Он протянул руку, но Василий спрятал свою за спину. На Тамаркине был синий подкрахмаленный комбинезон, под ним рубашка из шелка и галстук в горох. На шее он для щегольства имел еще белое кашне.
– Разглядываешь меня? - болтал Тамаркин. - Люблю и на работе культурно выглядеть. А то некоторые есть - еще молодые люди, а уже опускаются. За мной очень мама следит, чтобы я имел тот вид. Знаешь, приходится по делу бывать у больших людей, чтобы не было неудобно...
Рядом за тонкой фанерной стеною грохотала какая-то машина, шипел и шлепал приводной ремень.
– Ты что слушаешь? - спросил Тамаркин. - Это наша индустрия. Тоже кое-что имеем. Как отметил недавно председатель нашей артели - маленькое, но важное дело здесь делаем. Добротный переплет для книги - это продолжение ее жизни. Неплохо сказано, а?
Он неуверенно и немножко испуганно засмеялся, а Окошкин переспросил:
– Продолжение жизни?
И, вынув из бокового кармана ордер, велел:
– Ознакомьтесь.
Сзади, из-за поворота коридорчика вышли два сотрудника Управления. Тамаркина сразу ударила дрожь, он кляцнул зубами, рассердился:
– За кого вы меня считаете?
– Пройдемте! - приказал Окошкин.
– Я сойду с ума! - крикнул Тамаркин. - Пусть знает наш председатель товарищ Дзюба, что вы со мной сделали. В конце концов, это просто произвол.
– Пройдемте! - повторил Окошкин.
– Но куда?
– Попрошу, пройдемте.
На обыске в квартире Тамаркина Вася окончательно убедился в том, что тот - вор. Он понял это, открыв
– Зачем вам пишущая машинка? - спросил Василий. - Что вы - работаете машинисткой?
– Да! - с вызовом ответил Тамаркин. - Допустим! И вас это, кстати, совершенно не касается, товарищ Окошкин...
Толстая мадам Тамаркина, которая всхлипывала, стоя у двери, крикнула:
– Странно, почему машинка привлекла ваше внимание? Почему вы интересуетесь сберегательными книжками? Или есть такой закон, что должна быть только одна сберегательная книжка? Или мальчик не имеет права делать сбережения? Может быть, мы кушаем исключительно кашу на воде и все откладываем на черный день? Шесть книжек - какой кошмар! А сколько книжек у товарища Дзюбы - это вам известно?
– Оставьте, мама! - крикнул Тамаркин с дивана. - Вы понимаете, что вы несете?
– Ой люди, боже ж мой, что за люди! - вздохнул понятой - дворник. - Это же надо - шесть книжек!..
Когда обыск был окончен, Тамаркин попросил:
– Скажите, товарищ Окошкин, я еще могу немного покушать напоследок? Или это не положено? Я хочу делать только то, что можно, а если нельзя, то я не буду ставить вас в сложное положение.
– Можете прощаться! - сурово сообщил Окошкин.
Мадам Тамаркина страшно закричала, сотрудники вдвоем принялись опечатывать комнату Тамаркина. Запахло сургучом, дворник вздохнул:
– Значит, теперь прощайте, Боречка! Пошиковали, погуляли, теперь все.
– За что? - спросил Тамаркин в машине. - Именем школьной дружбы - я требую ответа. Что я такое сделал?
Василий молчал и смотрел в окно.
– Тогда берите Дзюбу тоже! - произнес Тамаркин. - И Солодовникова. И обоих кладовщиков. Что я в их руках? Пешка! Ребенок! Вы думаете, я делал комбинации? Вы думаете, они святые? Весь "Прометей" - это жулик на жулике. Если хотите знать правду - они меня втянули в это дело. Я ничего особенного не хотел. А когда мы первый раз поужинали в "Европейской", когда приехал Солодовников, когда...
Он вдруг заплакал.
– Вот тогда...
И, схватив Василия за руку, зашептал:
– Послушайте, Вася, мы же все-таки с вами сидели на одной парте, Васечка, разве такое можно забыть...
– Никогда я с вами на одной парте не сидел, - вырвав руку, сказал Окошкин. - Я с Жоркой сидел и с Перепетуем. А вы всегда слоеные пирожки на переменах кушали, с дружком вашим Блимбой. У меня память тоже как-нибудь сохранилась...
Сдав Тамаркина, Окошкин явился к Лапшину и доложил. От Ивана Михайловича он сбегал к врачу и смерил себе температуру. Было тридцать восемь и шесть, и в горле оказались налеты.
– Надо идти домой! - сказал врач. - И в постель, да-с. Чаю с малинкой, аспиринчику можно таблеточку...
Почесав вставочкой густую бровь, он написал рецепт и объяснил:
– Вот это микстурка, а это - полоскание...
– Товарищ доктор, а вот я слышал, - сказал Окошкин, - будто открыто новое лекарство. Препарат какой-то... Саль... или суль...
– Покуда разговоры есть о сульфидине. Ну да посмотрим, я, дорогой товарищ, очень много на свете прожил и чрезвычайно много всяких открытий помню. Возникают и исчезают...