Один год
Шрифт:
Всю игру он повторял это слово на разные лады, то задумчиво-протяжно, то коротко-весело, то вопросительно.
– И что ж она, не работает? - спросил Жмакин. - Так и живет?
– И живет, - сказал Женька, - и живет. - Его глаза блуждали. - И живет, - без всякого смысла говорил он, - и живет!
Жмакин с трудом удержался от желания шлепнуть Женьку ладонью по круглой голове. Наконец доиграли.
Солнце светило прямо в лицо. Женька сидел, вопросительно склонив белобрысую голову набок.
– Еще? - подлизывающимся голосом спросил
– Будет, - сказал Алексей и лег на кровать, подложив руки под голову.
Тогда Женька стал играть сам с собою. Он сопел и хмурился. Его волосы золотились на солнце.
– Женя, - спросил Жмакин, - а где Клавдя работает?
– На "Красной заре", - сказал Женька, - на заре. И на заре, и на... Он помолчал. - На "Красной заре", и на "Красной заре", и на "Красной заре", - лихорадочно быстро забормотал он, - на "Красной заре"...
– А как же ребенок?
– Что?
– Я спрашиваю - ребенок как?
– Какой ребенок?
Жмакин отвернулся к стене. Женька ничего не понимал. Он все еще бормотал про "Красную зарю". Потом пришла Клавдия. Жмакин спустился вниз. Корчмаренко, старуха и Клавдия - все втроем раздевали девочку. Корчмаренко держал ее под мышками, Клавдия снимала малиновые рейтузы, а старуха возилась с туфлями. Девочка не двигалась - красная, большеглазая, строгая, только зрачки ее напряженно и смешно оглядывали всю эту суету.
– Какова невеста, - крикнул Корчмаренко, завидев Жмакина, - видал таких? Буся, буся, бабуся! - бессмысленно и нежно заворковал он, прижимаясь к внучке бородатым лицом. - У-ту-ту, у-ту-тушеньки...
– Папаша, не орите ей в ухо. Барабанные же перепонки лопнут! - строго сказала Клавдия. - Или опять напугаете.
Девочку раздели, и, переваливаясь с боку на бок, она мелкими аккуратными шажками пошла вон из комнаты.
– У-ту-ту, у-ту-тушеньки! - вдруг крикнул Корчмаренко и сделал такой вид, что сейчас прыгнет.
– Папаша! - строго сказала Клавдия. Она, с улыбкой глядя на семенящую дочь, шла за ней - несла ее верхнее платье.
– Большая, - сказал Алексей.
– А чего ж, - ответила Клавдия.
– На вас сильнее похожа?
– Вся в отца, - сказал Корчмаренко, - такой же бандит будет. И пьяница. Уже сейчас от лимонада не оторвать.
Они вышли в переднюю за девочкой.
– Долго ж вы спите, - сказала Клавдия, по-прежнему следя за дочерью, я думала, до вечера не проснетесь.
– А чего ж, - передразнивая Клавдию, усмехнулся Жмакин.
Она коротко взглянула да него и тотчас покраснела.
– Может, в шахматы сыграем? - предложил Корчмаренко.
Алексей отказался. Он немного поболтал со старухой в кухне, дожидаясь, когда выйдет Клавдия. Но она, как нарочно, долго не выходила; было слышно тоненькое пение - она пела дочке и не выходила ни в переднюю, ни в кухню. Он постоял в передней, потом сразу вошел к ней в маленькую, тепло натопленную комнату. Клавдия с дочкой сидели на полу, на коврике, возле избы, выстроенной из кубиков. В избе был слон,
– Заходите, заходите, - сказала Клавдия, опять краснея и стараясь закрыть юбкой ноги, - мы здесь дом построили.
– Клавдя, - сказал Жмакин, - поедем сегодня в город, в театр.
Она помолчала, потом осторожно отвернулась.
– Не хочешь? - спросил он.
– Почему? - неожиданно согласилась она. - Поедем. Только в какой театр?
– В любой.
– У вас билетов нет еще?
– Купим, - сказал он, - в чем дело? Пара пустяков!
Он стоял, не зная, что делать в этой маленькой, ярко освещенной и тепло натопленной комнатке. Даже руки ему было некуда девать. Девочка смотрела на него серьезными круглыми глазами.
– Как тебя зовут? - спросил он, садясь на корточки и разглядывая ребенка так же, как разглядывал бы мышь или ящерицу.
– Мусей ее зовут, - сказала мать.
Жмакину показалось, что он уже достаточно поговорил с девочкой. Он поднялся и спросил, не пора ли собираться. Сговорились, что он будет ждать Клавдию на станции, вместе выходить не стоило, - Корчмаренко задразнил бы потом.
– Он привяжется, так не спасешься, - сказала Клавдия, не глядя на Жмакина, - засмеет до смерти!
Она погладила дочку по голове, потом спросила:
– Вас звать Лешей, а в паспорте написано - Николай. Почему это?
– С детства Лешей звали, - помолчав и задохнувшись, но спокойно сказал он, - сам не знаю почему.
Она все гладила дочку по голове.
– Ну ладно, идите, - наконец сказала она, - уже время собираться.
– Да, время.
Он побрился у себя в комнате, пригладил волосы перед зеркалом и ушел на станцию. Уже звезды проступали, все было тихо вокруг, все присмирело, только снег сердито поскрипывал под ногами.
Жмакин, шел, потряхивая головою, чтобы не думать ни о чем. А вдруг он встретит Лапшина в театре? Или Окошкина? И, усмехаясь, он представлял себе, как все это будет выглядеть в глазах Клавдии. Но ему совсем не хотелось усмехаться. Он вздохнул, сплюнул. В калитке показалась кошка, видимо, хотела перебежать дорогу. Он крикнул на нее, хлопнул в ладоши и побежал вперед сам, чтобы она не успела, потом оглянулся и обругал ее, стыдясь своего позорного поведения. К тому же кошка была с белыми пятнами, так что и беспокоиться не стоило. "Чем кончится вся эта волынка, - думал он, покуривая на станции, когда она кончится?" Уже зажглись в домах огни. Тихо, мерно, уютно гудели в морозном воздухе провода. Он приложился ухом к телеграфному столбу, как делывал в детстве, - гудение усилилось, стало мощным, вибрирующим. "Эх ты, Жмакин, Жмакин, - с тоской и злобой думал он, - пропала к черту твоя жизнь, расстреляют, отправят пастись на луну. Сегодня еще переночую, а завтра уже надо уходить, иначе возьмут. А может, не возьмут? Нет, возьмут, обязательно возьмут. И Лапшин спросит: "Ну что, брат, почудил?"