Один и ОК. Как мы учимся быть сами по себе
Шрифт:
В потоке медиаобразов дружбы этот сериал выделялся тем, что во всей его вымышленности промелькнуло что-то реальное. Похожие чувства у меня, как у многих, вызывали и другие посвященные дружбе сериалы, такие как «Сайнфелд», «Секс в большом городе», «Как я встретил вашу маму» и «Теория большого взрыва». Они привлекли такую большую аудиторию не только потому, что показали такие понятные и желанные фантазии об удавшейся жизни, но и потому, что, несмотря на весь пафос и китч, зритель узнает в разыгрываемых чувствах собственный опыт дружбы.
Однако из виду часто упускают ключевой момент: в финале этих сериалов все главные герои находят партнера, создают семью и строят жизнь, в которой прославляемая ранее дружба играет лишь подчиненную роль или не важна вообще. Кодексы и правила дружбы, весь сериал соблюдавшиеся, перестают действовать, стоит героям
Думаю, многие сталкиваются с такой чересполосицей. При всех экспериментах, в которые люди пускаются в период затянувшейся юности, они готовятся к жизни в качестве «взрослого» члена общества и, в частности, к созданию партнерских отношений и семьи. Утрируя, можно сказать, что дружба ограничивается фазой перехода и выполняет функцию порогового состояния, и заканчивается все это успешной интеграцией человека в традиционные формы совместной жизни.
Дружба меняется, когда один из друзей влюбляется и вступает в отношения. Я сталкивался с этим не раз. Если раньше в трудную минуту можно было даже среди ночи друг другу позвонить и излить душу, то теперь вы лишь от случая к случаю перекидываетесь парой поверхностных фраз. Зачастую дружба словно ставится на паузу.
В большинстве случаев рано или поздно предпринимается попытка интегрировать друзей в новую жизнь, которую теперь определяет партнерство или семья. Получится ли это и как получится, зависит, в частности, от партнера того, с кем дружишь. Иногда всем удается хорошо поладить, а иногда отношения из прежней жизни воспринимаются как угроза или провоцируют ревность. Бывает, ты и сам ревнуешь, тебе не нравится его или ее новый партнер и кажется, что он или она плохо воздействует на некогда столь близкого тебе человека.
Особенно тяжело это, если остаешься один. Приходится смириться с тем, что для людей – которые, как ты думал, всегда будут играть в твоей жизни важную роль, – ты стоишь теперь на втором или третьем месте. Как правило, невозможно ни на кого обижаться, потому что знаешь: в похожей ситуации и с тобой произошли бы аналогичные сдвиги. Такова природа любой дружбы – она меняется всю жизнь.
И все же это тяжело. Чувствуешь себя оставленным и поначалу не знаешь, как заполнить образовавшуюся в жизни пустоту. Человек, который когда-то был тебе так близок, по-прежнему рядом, но в то же время его нет. В определенном смысле это равноценно «неоднозначной потере». Понятие, значение которого объясняет психолог Полин Босс, относится к таким потерям, когда остается неясным, что именно ты потерял. Наиболее известные и изученные примеры рассказывают о горе по людям с деменцией, личность которых постепенно стирается, или о горе по пропавшим без вести, которые считаются погибшими. Для неоднозначных потерь характерны недостаток информации, парадокс присутствия и отсутствия, ситуация «как / так и», амбивалентность, из-за которой процесс горевания затормаживается или вовсе не происходит. Эта амбивалентность мешает найти подходящие способы справиться с новой ситуацией, принять фундаментальные решения в пользу новой жизни, не сдаться и начать все заново. Полин Босс полагает, что неоднозначным потерям сопутствует своя форма травматизации [77] .
77
Boss P. Ambiguous Loss Theory: Challenges for Scholars and Practitioners // Family Relations. 2007. 2 (56). P. 105–112; см. также: Boss P. Verlust, Trauma, Resilienz. Die therapeutische Arbeit mit dem “uneindeutigen Verlust“. Stuttgart, 2008.
Концепция пары определяет не только наш образ жизни, но и воображение. Мы обозначаем людей как «одиноких», «неженатых» («незамужних»), «разведенных» – фоном для этих ярлыков всегда служит структура пары или семьи, считающаяся нормой [78] . Однако в смысле этого доминирования вполне можно усомниться. Британская
78
Ср.: Black H. The Loves of Others // https://thenewinquiry.com/the-loves-of-others/
79
Ibid.
Особенно в эти мрачные дни мне трудно не согласиться с Ханной Блэк и поразительной логикой ее аргументации. В эти мрачные дни в моей памяти похожим аккордом всплывает разговор с подругой Ханьей. В музее в Сохо мы смотрели выставку квир-фотографов семидесятых-восьмидесятых годов. Среди них был Питер Худжар, которым мы восхищались; его черно-белые фотографии квир-аутсайдеров волновали меня уже много лет. Накануне я навестил бывшего парня в нашей некогда общей квартире в Парк-Слоуп, где он до сих пор жил. Теперь он состоял в браке с мужчиной на несколько лет младше, и у них появился ребенок, рожденный суррогатной матерью – милая, образцово-показательная гей-семья. Ни у кого из представленных на выставке художников не было счастливой романтической жизни, даже у Худжара. Большинство из них всю жизнь боролись с одиночеством и умерли слишком молодыми.
Я спросил Ханью, верит ли она, что дружба может быть реальной моделью жизни, способной компенсировать или заменить отсутствие жизни в паре. (Одной только формулировкой вопроса, уже содержащей в себе надежду, я поддался некой фантазии, некой форме проецированного исполнения желания.) Ханья лишь покачала головой. В конце концов, будучи одиноким человеком, ты всегда один, сказала она; в конце концов, все, включая твоих лучших друзей, живут в паре, и у них почти нет времени на тебя. Я тогда ответил, что отказываюсь в это верить. Не знаю, каким был бы мой ответ сегодня.
Но насколько сильно я на самом деле хотел вновь разделить с кем-то жизнь? Любовные отношения могут казаться надежной гаванью, прекрасной в своей обыденности, но могут и выходить из-под контроля, смещать границы, и это тоже по-своему прекрасно. Мне довелось познать и то и другое. Бывало, что обе версии жизни казались мне лучше той, которую я вел. Тем не менее, в какой-то момент я перестал по-настоящему желать романтических отношений. Может, это стало слишком болезненно, а может, во мне поселилось ощущение неизбывной безнадежности. Она маскировалась под реализм, под разумный взгляд на мир и свое место в нем. Конечно, бывали дни, когда меня настигали тоска и желание, и последние несколько лет моя жизнь не была лишена физической близости. Я то и дело ходил на свидания, встречался с мужчинами. Мы пили кофе или посещали музеи. От тех, с кем я виделся, не ускользала, как иногда казалось, моя потребность, которую я настолько от себя скрывал, что меня шокировало ее отражение на их лицах. Иногда я спал с этими мужчинами, но даже на второй или третий раз никогда не было ощущения близости. Мне казалось, что дело во мне. Будто я что-то себе не позволяю.
В пандемию подобных встреч, разумеется, не было, да я и не жалел об этом. Слишком трудно пойти против внутренней убежденности, которая не покидала меня во время свиданий и которую я с новой силой ощутил в те дни. Она пережила многие годы психоанализа, терапии и встреч в группе поддержки; она менялась, дифференцировалась, иногда пропадала, но никогда не исчезала полностью. Убежденность в том, что меня нельзя по-настоящему любить, что я буквально не достоин любви. Что мое тело непригодно в качестве объекта желания и сексуальных фантазий. Что жизнь со мной и без того требует слишком много усилий, а мои психологические проблемы слишком тяжелые, чтобы нагружать ими кого бы то ни было.