Один маленький грех
Шрифт:
Эсме комкала в руке носовой платок.
— Но я не… я хочу сказать, мы не… Мы сестры, Сорча и я. Кроме того, я ненавижу бренди. И конечно, не могу оставить ее. Об этом не может быть и речи!
Доктор угрюмо взглянул на Аласдэра и кивком головы указал на дверь, давая понять, что им нужно выйти и поговорить. Эсме опустилась на стул у кровати. Мужчины вышли, чего она почти не заметила.
— Уведите ее наверх, сэр Аласдэр! — потребовал доктор Рид, как только за ними закрылась дверь. — Мне не нужны шныряющие вокруг женщины, рыдающие и поминутно задающие вопросы, когда мне нужно делать свое
— Я не знаю, — сказал он. — Она чрезвычайно упря…
— Вздор! — прервал его доктор. — Вам когда-нибудь приходилось видеть, как вправляют плечевой сустав?
Аласдэр поморщился.
— Да, однажды, — признался он. — Но мы все были вдребезги пьяными.
— Тогда вы знаете, что зрелище не из приятных, — проскрежетал доктор. — Но сначала мне нужно будет наложить дюжину швов на голову ребенка. Кроме того, если разовьется отек мозга, мне придется обрить голову ребенка и сделать трепанацию черепа. И вы хотите, чтобы она видела это?
— Трепанировать череп? — Ему приходилось слышать об этом кошмаре от Девеллина. — Дай Бог, чтобы до этого не дошло!
Доктор Рид косо взглянул на него.
— Ну, до этого не дойдет, — с неудовольствием признал он. — Я видел много таких случаев, чтобы судить об этом. Но запомните мои слова, ребенок откроет глаза еще до рассвета. А если это произойдет, мне придется снова усыпить ее.
— Конечно, я не хочу, чтобы она мучилась, — проговорил Аласдэр.
— Она не будет мучиться, если мне дадут сделать мою работу, — сказал Рид. — И меньше всего мне нужно, чтобы возле кровати сновали истеричные женщины и каждые пять минут спрашивали меня, жив ли ребенок, почему он дышит так часто или почему он слишком бледен, слишком горячий или слишком холодный, — ну, вы меня понимаете!
У Аласдэра немного отлегло от сердца.
— Вы останетесь на всю ночь?
— Если мне дадут спокойно работать, то да, — сказал доктор. — А теперь сделайте одолжение, сэр Аласдэр. Ступайте наверх, вы оба, и оставайтесь там, пока я вас не позову.
Двумя минутами позже Аласдэр осторожно вывел Эсме из комнаты и повел наверх.
— Я хочу быть с Сорчей! — запротестовала она, остановившись на лестничной площадке. — Что, если я ей понадоблюсь?
Он убедил ее идти дальше.
— Она в хороших руках, Эсме, — твердо сказал он. — Сейчас вы ей не нужны.
Эсме посмотрела на него так, как если бы он ударил ее.
— Да, вы правы! — воскликнула она. — Я не нужна ей. Я оказалась совершенно бесполезной сегодня. Только подумайте, что случилось!
Как тогда в парке, Аласдэр, не размышляя, привлек ее к себе.
— Тихо, Эсме, — шептал он куда-то ей в волосы. — Конечно, вы нужны ей. Но сейчас доктору нужно сосредоточиться. Он обещал мне, что она не проснется…
— Да, этого я и боюсь!
— …потому что ей дали снотворное, — быстро закончил он.
Сверху навстречу им спускался Уэллингз.
— Виски, — бросил ему Аласдэр, когда они поравнялись. Дворецкий кивнул и пошел дальше.
Оказавшись в классной комнате, Эсме начала беспокойно озираться, ее взгляд переходил с одного пустого угла на другой. Даже Аласдэр чувствовал, как холодно и грустно стало здесь без жизнерадостной Сорчи.
Ему казалось, что за время, прошедшее с ужасного происшествия в парке, он стал старше на десяток лет. Мысленным взором он видел распростертое на траве детское тельце, он помнил появившееся у него чувство, что его жизнь кончилась. Как если бы она неумолимо вытекала из него вместе с кровью, заливающей его девочку. И в этот миг суровой правды он понял, что имела в виду Эсме, когда с таким сочувствием говорила о страданиях Джулии. Потерять ребенка! Существует ли боль сильнее?
Может быть. Может быть, если теряешь сестру. Или мать. Бедная Эсме. Ей столько пришлось пережить, и она держалась стоически. Он стоял у холодного камина, глядя, как она двигалась по комнате, брала в руки игрушки, затем снова ставила их на место, переставляла книги, которые и так стояли в идеальном порядке, и все это время слезинки скатывались с ее ресниц. Аласдэр не мог больше вынести этого. Он подошел к ней и осторожно взял ее руки в свои.
— Вы не виноваты, Эсме, — тихо сказал он. — И я тоже, как бы я ни винил себя сейчас.
Она взглянула на него, стараясь сдержать слезы.
— Но я отвечала за нее! — шептала она. — Это моя работа. И мой долг как сестры.
Дверь мягко открылась, вошла Лидия с подносом. Уэллингз, да благословит его Господь, прислал графин виски и два стаканчика, а также блюдо с хлебом, сыром и холодным мясом, к которым, впрочем, и он, и она вряд ли притронутся.
— Спасибо, Лидия, — тихо поблагодарил он. — Остаток вечера вы можете поработать внизу. Скажите Уэллингзу, что мисс Гамильтон не следует беспокоить ни при каких обстоятельствах, если только за ней не пошлет доктор Рид.
Лидия посмотрела печально, присела в поклоне и вышла.
— Аласдэр, — всхлипнула Эсме, когда захлопнулась дверь. — Что я наделала! Что, если она умрет? Я не перенесу этого! Я не смогу!
Теперь Аласдэр знал достаточно, чтобы суметь успокоить ее. Он сам все еще ужасался. А для Эсме смерть была слишком реальной. Она недавно похоронила мать, женщину, которая была еще молода и полна жизни. Она потеряла отца и трех отчимов. А теперь ее сестренка лежала неподвижно, бледная как смерть. Жизнь, несомненно, была для Эсме чем-то очень хрупким и кратковременным. Ему захотелось — и это его потрясло — обнять ее и поцелуями осушить слезы. Но гораздо разумнее было вытереть их носовым платком, налить ей виски и вложить стакан в ее руку.
— Это не вода, — сказал он, как бы извиняясь. — Выпейте.
— Спасибо. — Эсме без колебаний сделала глоток и продолжала смятенно ходить по комнате. Время от времени она подносила стакан ко рту и только тогда останавливалась.
Аласдэр подумывал, не уйти ли ему. Не вызвать ли сюда Лидию. Но он хотел — нет, ему было необходимо — быть рядом с ней. В результате он не сделал ни того, ни другого и ругал себя за это.
Солнце покидало небо, его лучи окрасили мир за окнами классной комнаты в теплые темно-розовые тона. Полумрак и интимность на некоторое время исчезли. Аласдэр опустошил свой стакан, отставил его в сторону и еще раз мысленно взмолился, чтобы Сорча поправилась.