Один Рё и два Бу

Гурьян Ольга Марковна

Пока она так болтала, мальчишка успел наполнить оба ведра и, соскучившись стоять, сказал:

— Давайте уж я донесу вам ведра до дому.

— Благодарение богам! — воскликнула женщина. — Ах, что за мальчик! А тебе не тяжело будет, ты такой маленький?

— Вот еще, тяжело! — сказал мальчишка. — Вовсе и не маленький. Это у меня рост такой невысокий.

С этими словами он поднял ведра, а женщина засеменила вперед, указывая дорогу. Но, видно, она была из тех, кто не умеет молчать. И двух шагов не успела сделать, повернулась и спросила:

— А как тебя зовут?

Мальчик испуганно остановился. Он не знал, как ответить.

Если она узнает его имя, она обязательно еще спросит, где он живет, и сразу отведет его домой, а там ждет его справедливая расправа. Он собрал мысли, но никак не мог придумать, что сказать. Женщина, удивленная, что он не отвечает на такой й вопрос, повторила:

— Как твое имя, мальчик?

Тогда он быстро назвал первое имя, которое пришло ему в голову:

— Токуити.

— Токуити, а твоя мать не рассердится, что ты задержался, помогая мне? Ведь, наверно, она послала тебя за чем-нибудь и теперь ждет не дождется и места себе не находит от нетерпения?..

— Ни за чем меня не посылали, — быстро прервал Токуити. (Уж мы теперь для удобства рассказа будем его называть этим именем.) — Никто меня не посылал! — крикнул Токуити. «Ах, посылали, посылали, а он украл деньги. Ждут, конечно, ждут, уже ждать перестали. Долго ли еще эта женщина будет мучить его, расспрашивая и выпытывая? Как заставить ее замолчать?»

И, уже один раз соврав, второй раз показалось ему это не так трудно и даже понравилось, что так легко пришла в голову спасительная ложь.

— Я сирота, тетушка, нет у меня матери, и никто меня не ждет.

— Бедняжка, — сказала женщина. — Нелегко тебе живется. Но я вижу, ты добрый мальчик, а доброе дело не остается без награды. — Она сочувственно вздохнула, а затем снова принялась болтать и, пока они прошли переулок, успела сообщить, что ее зовут О-Кику, что она живет у брата и ведет его хозяйство, потому что он овдовел. А брата зовут Хироси. А служанку зовут Мицуко, и она заболела оттого, что нарвала в саду неспелые сливы, а всем известно, как вредно есть сливы, пока они еще зеленые.

Токуити слушал ее невнимательно и думал: что же это за награда его ждет? Может быть, ему дадут за труды несколько медяков, и тогда он, пожалуй, сможет вернуться домой, и если будут его колотить, то не очень сильно. Тут ему вспомнился костлявый кулак матери и жирная ладонь хозяина, которая так сочно чмокала, когда он давал шлепка. Ах, очень не хотелось возвращаться туда. Но что было делать?

Так они незаметно прошли переулок, свернули в другой, а быть может, это был и третий, и остановились у высокого плетня. Изнутри его густо затянуло каким-то вьющимся растением, потому что сквозь щели ничего не было видно, а длинные стебли перекинулись через верхушку плетня и весь его испестрили твердыми зелеными листьями, такими блестящими, будто их только что помыли свежей водой. Тонкие усики завивались спиралью и слегка вздрагивали, будто манили и дразнили Токуити: «А вот зайди-ка, зайди! Ни за что тебе не угадать, что тебя ждет здесь!»

О-Кику отворила калитку, поманила Токуити рукой, позвала:

— Зайди же, зайди!

В тени деревьев стоял маленький дом, крытый тростником, с решетчатыми из некрашеного дерева стенами, затянутыми чистой белой бумагой. О-Кику отодвинула одну из этих подвижных стен и опять поманила Токуити. Он сбросил у приступки свои деревянные сандалии, опустил на землю ведра с водой и вошел.

— Прошу, подожди

немножко, — сказала О-Кику. — Я сейчас вернусь.

Большая комната занимала всю восточную половину дома — видно, на день раздвинули перегородки, чтобы ветер из сада мог в нее проникнуть. Комната была пустая, прохладная. Пол, устланный чистыми серебристо-белыми циновками, и на нем две-три плоские подушки в ярких шелковых чехлах. В глубокой нише висела картина, верно очень старинная, — такая темная, что едва можно было различить извивы драпировок, круглые щеки и густые брови богини красоты. Перед ней стояла бронзовая ваза с изогнутой веткой цветущего дерева. По бокам ниши громоздилось в сложном переплетении множество ящичков и полочек разных размеров и из различного дерева. Токуити оглядел все и подумал:

«Это люди зажиточные. Неужто пожалеют подарить мне несколько монеток?»

Однако же О-Кику, вернувшись в комнату, и не подумала достать из-за пояса кошелек, положить деньги в заранее открытую ладонь Токуити. Нет, она поставила перед ним поднос на ножках, который принесла с собой. На подносе были мисочки и блюдца с едой.

— Кушай, Токуити, — сказала она. — Пожалуйста, ешь сколько хочешь, не стесняйся.

Он поел, встал и снова выжидательно посмотрел на нее. Но вместо того чтобы наконец отпустить его, О-Кику сказала:

— Куда же ты? Сиди, сиди, отдыхай!..

Весь день Токуити так и не решил, что же ему делать, и не мог понять, что собираются делать с ним. Каждый раз, когда он пытался встать, О-Кику быстро говорила:

— Подожди, Токуити, подожди немножко.

Накормив его досыта, она принесла халат, старенький, но еще хороший и тут же принялась очень ловко укорачивать его. При этом она беспрерывно болтала и задавала Токуити множество неприятных вопросов. Он старался отвечать односложно и с не привычки ко лжи очень боялся запутаться. Сперва он сказал, что отец у него был лодочник, а теперь умер, и мачеха выгнала его из дому.

— Бывают же такие жестокие женщины! — воскликнула О-Кику. — А свои дети у нее есть?

— Пять дочек, — сказал Токуити и вдруг вспомнил, что уже отвечал на этот вопрос и говорил, что у нее три дочки и сын. Но О-Кику, казалось, не слушала ответы и не замечала противоречий и опять спросила, чем занимается его отец. А Токуити, забыв, что рассказывал раньше, ответил, что отец — погонщик мулов и сейчас ушел куда-то на север.

Неизвестно, что бы он еще наговорил, по тут с улицы послышался голос продавца рыбы, и О-Кику поспешила к калитке. Здесь она долго торговалась и только вернулась с рыбой, как появилась Мицуко — служанка — и сказала, что живот уже не болит и она теперь здорова. Она взяла у О-Кику покупку и стала осуждать, что заплачено дорого, а рыба костлявая.

— Уж все знают, что обмануть вас нетрудно, — сердито говорила Мпцуко. — Всякому слову верите, всякого проходимца кормите. Как нас еще совсем не обобрали, понять не могу. Зачем вы сами пошли покупать, не позвали меня?

— Но, Мицуко, ты только посмотри, какая она красивая. — оправдывалась О-Кику. — Чешуя будто золотом тканая, а плавники зубчиками и прозрачные как газовая накидка. Настоящая придворная дама.

— Дама?.. — протянула Мицуко. — Я бы скорей сказала — старая нищенка. Плавники рваные, а чешуя — лохмотья в пестрых заплатах. Как эту рыбу ни приготовь, на вкус будет жесткая и сухая. Вам-то, конечно, все равно — вы ее есть не будете.