Один Рё и два Бу
Шрифт:
Поверх доспехов на нем был плащ из темной парчи, так что почти и не видны были переплетенные красными шнурами ряды узких металлических полос— грудные латы, которые завязываются на спине. Из-под лат спускалась полоса заложенной складками ткани, обшитой золотой бахромой. Белый пояс, завязанный спереди бантом, и за ним меч. На лбу лента, наподобие диадемы.
О-Кику сняла куклу с подставки и, придерживал ее левой рукой, двумя пальцами правой коснулась ее правого локтя — и вдруг кукла ожила.
Как будто биение сердца О-Кику вдруг передалось деревянному
Семь чувств сменяли друг друга на прелестном кукольном лице.
— Как? Как это? — закричал Токуити, протягивая руки.
— Удивительно и кажется волшебством, не так ли? — сказала О-Кику. — А всего лишь протянуты внутри головы четыре шнурка от каждого глаза и брови. Здесь, ниже шеи, они выходят наружу, и я по очереди дергаю их… Не трогай! Не трогай! Кукла тяжелее тебя, и ты ее уронишь. Я сама с трудом могу ее удержать. — Она осторожно поставила куклу на подставку.
— Еще раз! — просил Токуити, но О-Кику, оглянувшись, увидела, что Хироси сидит на своей соломенной подушке и, с лицом, задумчивым, как во сне, смотрит на деревянный брусок, на котором уже были намечены круглая пятка и толстый, отставленный кверху большой палец ноги.
Хироси протянул руку и, не глядя, безошибочно взял нужную стамеску.
— Тише! — шепнула О-Кику, прижала палец к губам и увела Токуити из мастерской…
Вечером, когда О-Кику уложила спать счастливого и кроткого, как теленок, Токуити и вышла в большую комнату, Хироси сидел около жаровни и курил трубку.
О-Кику села, как полагается женщине, немного поодаль за его спиной и выжидательно смотрела ему в затылок. Хироси повернулся к ней и спросил:
— Тебе очень хочется, чтобы этот мальчик остался у нас?
— По моему глупому разумению, — ответила О-Кику, — и если позволено мне высказать мои мысли, я думаю, что нет большей печали, чем дом без детей. Наверно, боги наказывают нас за грех, который мы совершили в прежней жизни. И, когда мы умрем, кто будет молиться за нас и кормить наши голодные души? Токуити добрый и хороший мальчик. Как трогательно он просил у нас прощения! Как восторгался всем, что увидел в мастерской! Видно, ему не терпится скорее приняться работать. Он будет нам поддержкой в старости!
— Все это так, — ответил Хироси, — но не поздно ли ему начать обучаться ремеслу? От прадеда к деду, от деда к отцу перешло ко мне искусство резьбы по дереву. Моя первая игрушка была старая стамеска и деревянная чурка. Мои руки умнее меня, потому что в них умение моих предков.
Он выбил трубку о край жаровни и продолжал:
— У всех наших соседей ребенок растет в мастерской. Ты знаешь, что это так. Возьмем для примера Ясуо, который насекает на железе узоры из золота и серебра. На пластинке не больше
— Я знаю сынишку Ясуо, — проговорила О-Кику и глубоко вздохнула. — Он такой жирненький, румяный, веселенький. Хочется взять его на руки и немного подержать.
— А наш друг Эдзо? — продолжал Хироси. — Его перегородчатую эмаль знает и ценит весь город. Он сам выкладывает на медной вазе узор из серебряной проволоки, такой легкий и тонкий, что дуновение ветра могло бы ее унести.
— Я знаю, — сказала О-Кику. — Как-то я была там, чихнула и испортила работу целого месяца.
— Да, — продолжал Хироси, — но, когда ваза нагрета и проволочки припаялись накрепко, кто наполняет перегородки красочным тестом? Его сын, который моложе твоего Токуити. Краски стоят перед ним во множестве маленьких чашек, а он ни разу не ошибся в оттенке цвета. Двумя тоненькими спицами набирает он ни больше, ни меньше краски, чем нужно, — так уверенно движется кисть его руки. А второй сын месяцами терпеливо полирует готовое изделие. Всего-то у него орудий— миска с водой, тряпка и два-три блюдечка с мелкой галькой, которую он набрал в ручье. Он трет и трет, и никогда ему не надоедает, и вся его награда и радость в том, что наконец-то проступит узор на поверхности гладкой и блестящей, как лед, как шелк, как лепесток цветка. Да что ремесло! Сыну ученого дают в руки кисть, едва ему исполнится пять-шесть лет. Сын самурая с детства владеет оружием. Из века так повелось, и таков непреложный закон. Занятие отца переходит к сыну и внуку. У каждого свое место в жизни, и горе тому, кто пытается его преступить. Кем был отец твоего Токуити?
— Я не знаю, — ответила О-Кику. — Погонщик мулов или лодочник?
— Смотри! — сказал Хироси и тихонько хихикнул. — Как бы река не потянула его, как много лет влекла лодку его отца. Подрастет, прыгнет в воду не хуже лягушки. Только всплеснет волна, расплывется кругами все шире и шире, а Токуити не видать. И, сказать по правде, он уже сейчас брыкается, как мул.
— Но ведь он просил прощенья, — прошептала О-Кику. — Пусть это нам зачтется как доброе дело.
— Если соседи начнут расспрашивать, — строго сказал Хироси, — я приказываю тебе солгать. Скажешь, что этот мальчик наш родственник, сирота, внук моего дяди. Только на этом условии он сможет спокойно жить у нас.
— Я не сумею солгать, — сказала О-Кику. — Я лучше скажу, что ты хочешь усыновить этого мальчика и что он твой ученик. Ведь это правда, не так ли?
Хироси засмеялся и сказал:
— Говори что хочешь!
Так случилось, что Токуити остался в этом доме.