Один триллион долларов
Шрифт:
– Вы должны были мне сказать, что родоначальник этих идей будет сидеть за столом, где я о них заговорю!
– Тогда бы вас это стесняло. Вы казались бы прозелитом. Человеком, который только что обратился в новую веру и хочет осчастливить ею весь мир.
Джон запнулся.
– Да? Вы хотели, чтобы я ничем не был стеснен?
– Джон, – сказал Маккейн, медленно захлопнул книгу и отложил ее к Джону, поверх стопки бумаг, – я не настолько гениален, чтобы приходить к таким вещам самостоятельно. Признаюсь в этом. Но мне безразлично, совершенно безразлично, откуда взялась хорошая идея и кто ее уже имел. Я не плачу лицензионный сбор за спасение мира. Если идея чего-то стоит,
– А остальные? Они тоже знали, что я пережевываю идеи Робурна, да?
– Ни один человек сегодня не знает идей Робурна. – Маккейн указал на книгу. – Это отпечатано частным образом. Тираж составлял двести экземпляров. Вы не задавали себе вопрос почему? Или не задавали себе вопрос, почему он в тот вечер просто не оборвал вас? Почему он сделал вид, что просто развивает вашу мысль дальше?
– Нет, не задавал, – признался Джон.
– Потому что он вам поверил. Он поверил, что вы сами пришли к этому. И это пробудило в нем надежду, что время постепенно созреет для его мыслей. Когда он написал эту книгу – ему тогда было самое большее лет двадцать шесть, – мир еще однозначно был не готов. Вы вряд ли можете себе представить, в какой угол его загнали с его идеями в его же кругу. Налоги на использование окружающей среды, воды и сырья, на землевладение, на произведенные отходы! Если бы лорды уже сами не были такими дохлыми, они бы его точно повесили. – Маккейн откинулся назад и скрестил на груди руки. – Высшие классы ему до сих пор этого не простили и никогда не простят. Остальная цивилизация знает его как, наверное, самого компетентного экономического журналиста мира. Если он что-то говорит, каждый навостряет уши, и Уолл-стрит, и Даунинг-стрит 10, и Франкфурт, и Белый дом. То, что он заключил вас в свое сердце, для наших намерений более ценно, чем если бы он подарил вам British Petroleum.
Джон сглотнул.
– Серьезно?
– Вы читали газеты на этой неделе?
– Эм-м, нет.
– Почитайте. Вы обнаружите, что стали героем. Английские массовые газеты широко вещают о нашей природозащитной инициативе. Американские газеты открывают новую кампанию по более пристальному вниманию хозяйства к окружающей среде и называют эту кампанию тенденцией Фонтанелли.И на континенте нет такого главного редактора, который не выписывал бы 20th Century Observer.
Джон осмотрел Маккейна, его рубашка уже в этот утренний час пропотела под мышками.
– И все это – результат единственного ужина и моего короткого выступления?
– На это можно было держать пари. Вы больше не безумный наследник, который не знает, куда девать деньги. Вы рождаете симпатии. Люди начинают понимать, что вы истинный наследник; что вы исполните пророчество. Вы поп-звезда, Джон, – сказал Маккейн. – Смиритесь с этим.
Лицо Джона омрачилось.
– То, что делаю я, может каждый. Я неудачник, который случайно получил сумасшедшее наследство.
Он сам испугался собственных слов.
Маккейн задумчиво оглядел его, потом откатился со своим креслом в сторону и выглянул наружу на крыши Лондона.
– Вы потерпели неудачу в мире, который неправильно поляризован, – сказал он спокойно. – Мы его переполяризуем. Мы позаботимся о том, чтобы успех имели люди, которые его заслуживают, и чтобы правильное поведение вознаграждалось, а все остальное урегулируется само собой.
Другую поп-звезду Джон обнаружил, когда однажды вечером, слишком взвинченный после напряженного дня, сел перед телевизором и, чтобы успокоиться перед сном, принялся переключаться с программы на
Прокуроршей ей, видимо, уже не стать.
В подвале здания прокуратуры Флоренции все еще громоздилась гора коробок с надписью «Письма с угрозами – Фонтанелли». До отъезда Джона Фонтанелли в Великобританию ими занималась особая комиссия, что имело следствием большое количество арестов и обвинений по всему миру, и множество людей угодили в тюрьмы или психиатрические лечебницы.
В июне 1996 года людей привлек к окнам странный шум во внутреннем дворе здания. Посреди двора стоял грузовик фирмы по переработке макулатуры и тарахтел себе, а измельчитель бумаги на заднем конце заглатывал коробки, которые выносили из подвала, спрессовывал их в горючие брикеты и расфасовывал в коричневые бумажные мешки.
– Четкое указание министра юстиции, – сказал генеральный прокурор своему посетителю, когда они наблюдали этот процесс через окно, и воспользовался возможностью тайком выковырнуть ногтем застрявшее в зубах с обеда волоконце мяса. – Который, в свою очередь, подчинился настойчивой просьбе министра финансов, как я слышал.
– В самом деле? – из вежливости удивился посетитель.
Мясное волоконце поддалось. Генеральный прокурор испытал упоительное чувство освобождения.
– И правильно, если вы меня спросите. Синьор Фонтанелли, принимая гражданство, обещал платить налоги в нашей стране, а через три месяца смылся в Англию. Непонятно, почему мы должны на кого-то работать даром.
– Мы не платим налоги? – Джон поднял взгляд от баланса. – Это правда?
Маккейн писал длинную резолюцию на чьем-то письме.
– Это документ для внутреннего пользования и предназначен только для нас, – сказал он, даже не взглянув. – Я бы хотел надеяться, что каждая цифра там истинна настолько, насколько может быть истинна цифра.
– Здесь стоит тринадцать миллионов долларов.
– Тринадцать лишних миллионов, если хотите знать мое мнение. Но, видимо, без них нельзя было обойтись.
– Я обещал итальянскому министру финансов как минимум один год платить налоги в Италии…
– Семь миллиардов, которые в прошлом году мне не удалось спасти, достанутся ему.
– Я это ему обещал, вы понимаете?
Теперь Маккейн все-таки поднял голову.
– Я сейчас заплачу. Извините, Джон, но мы здесь говорим о двадцати, тридцати миллиардах долларов и более. За эти деньги вы можете купить Молдавию или половину Африки. Я и не подумаю швырять такие деньги в пасть какому-то министру финансов.
– Но не можем же мы… то есть мы зарабатываем деньги и должны платить налоги, разве не так?
– Мы международное предприятие. Мы можем сами выбирать, где платить налоги. А если я могу выбирать, то я буду платить налоговую ставку Каймановых островов, а именно ноль целых, ноль десятых доллара.
Джон смущенно кивнул и снова уставился в документ. Тринадцать миллионов.
– Но как это может быть? – не унимался он. – Мы же не на Каймановых островах. Мы здесь, в Лондоне.