Один триллион долларов
Шрифт:
– А то и в одну-единственную планету, – пошутил Алан Смит.
Джону стало жарко. Издатель Sun,сам того не подозревая, попал в точку.
– Я ощущаю свое состояние в первую очередь как обязанность, – медленно произнес Джон. – Я не хочу с его помощью заработать еще больше денег, я хочу, чтобы оно послужило людям…
– Значит, – вставил лорд Робурн, – вам не дает покоя прорицание вашего предка.
– Почему бы вам тогда просто не раздать деньги бедным? – спросил Смит. – Хотя бы часть их.
Джон посмотрел на него.
– Потому что этим, как я думаю, на самом деле никому не послужишь.
– Бездомный под мостом Темзы посмотрел бы на это иначе.
– Он бы ошибся. – Джон сам был поражен тем, с какой определенностью слова слетают у него с языка, и еще более поразился, увидев, что это подействовало.
Мейджор удивленно раскрыл глаза, а может, просто так показалось через его большие очки.
– А я все спрашивал себя, зачем меня пригласили, – сухо сказал он.
Джон набрал побольше воздуха. Дрожь в животе все не унималась. Продолжать, не сбиваться!
– Группа Фонтанелли в будущем, как мне кажется, будет играть в мировой экономике значительную роль. Это побуждает меня инициировать некоторые хозяйственно-политические изменения, которые, я думаю, в долгосрочной перспективе пойдут во благо людям. Я поддержал бы соответствующую политику, даже неся убытки, в надежде, что Fontanelli Enterprisesподаст пример, которому последуют и другие.
Он посмотрел в растерянные лица.
Алан Смит, сидящий на нижнем конце стола, схватился за свой бокал, и до Джона донеслось его бормотание:
– Ну, сейчас будет…
Лицо премьер-министра закаменело.
– Я рад слышать о вашей готовности к сотрудничеству, – сказал он абсолютно безрадостным тоном. – Но, тем не менее, я должен напомнить, что в демократической стране корректный путь достижения политических изменений должен вестись через парламент, а не через частные договоренности за ужином.
Виктория Хольден подалась вперед, жемчуг ее ожерелья невзначай со звоном царапнул по ее тарелке.
– Мистер Фонтанелли, не объясните ли вы нам, какие конкретно хозяйственно-политические изменения вы имели в виду?
Джон благодарно взглянул на нее. «Мисс Хольден, невзирая на ее почти восемьдесят лет, будет за вашим столом представителем самой открытой и передовой мысли, – предвидел Маккейн. – И то, что она скажет, будет иметь больший вес, чем можно предположить по тиражам ее газеты».
– Как я уже сказал, я новичок в мире бизнеса, – объяснил он, обращаясь к ней и к остальным. – Может, поэтому для меня удивительны многие вещи, с которыми другие, выросшие в этом мире, свыклись. Например, я задаюсь вопросом, как может быть выгодно везти в Марокко североморских крабов? Как может быть, чтобы яблоки из Новой Зеландии стоили дешевле местных? – Теперь он снова попал в фарватер своей речи и, наконец, в ту ее часть, где мог говорить искренне. – Или более общий вопрос: как самое вредное для окружающей среды может быть экономически самым выгодным? Только если цена, которую предприятие платит за что-то, в данном случае за перевозку, не соответствует действительной стоимости. Если бы все стоило столько, на сколько оно обременяет экологию, не было бы природозащитных проблем. Потому что мы, люди, наловчились избегать расходов. В этом мы все находчивы. История индустриализации – единственная история понижения стоимости предметов первой необходимости. Почему бы не направить нашу изобретательность
Бесконечно долгая секунда была такой тихой, будто он сказал что-то постыдное.
– Если вы увеличите стоимость перевозки, вы свернете шею мировой торговле, – наконец сказал Дэвид Моди и откинулся на спинку стула. – Хозяйство зависит от хороших транспортных условий.
Это возражение можно было предвидеть. Он и сам пришел к нему, когда они с Маккейном прорабатывали свои соображения.
– Дело не просто в стоимости перевозки. Экономика стала такой, какова она есть, потому чтотранспортировка была дешевой. А не наоборот. Мне уже ясно, что внедрение моего предложения будет иметь весомые последствия. Я не говорю, что это должно произойти единым махом. Но это должно произойти.
– Ваше предложение означает, – подытожил Смит, – например, вычеркивание дотаций для горнодобывающей промышленности и, наоборот, введение изрядного налога на уголь. Так? Но результатом стали бы тысячи безработных.
– Если некуда деться, придется на это пойти, – сказал Джон.
Премьер-министр ничего не сказал, но был явно невесел. Он смотрел прямо перед собой и, казалось, хотел поскорее очутиться где-то в другом месте.
В наступившем молчании подали следующее блюдо – лососевый паштет под рислинговым соусом. «Ничего себе, подходящая обстановка для разговора о нуждах мира», – думал Джон, глядя на причудливо декорированную тарелку, которую опытная рука ловко поставила перед ним.
– По-моему, мистер Фонтанелли прав, – взял слово лорд Робурн. Он вооружился вилкой и ножом для рыбы. – Мы здесь все свои, мы достаточно интеллигентные люди, и нам не надо притворяться. Если посмотреть на хозяйственный процесс, мы обнаружим, что можно провести границу, на которой что-то отнимается у природы – сырье, природный продукт, – и другую границу, где природе что-то снова отдается – как правило, отходы. Все, что происходит между этими двумя границами, так сказать, внутреннее дело людей. Экологические проблемы создает существование обеих этих границ. Мы пользуемся ресурсами, которые не безграничны, а то, что мы отдаем, тоже не может быть воспринято в неограниченном объеме. Это все давно знают, но это знание не влечет за собой никаких последствий. Предложение мистера Фонтанелли затрагивает самую сердцевину проблемы: до тех пор, пока ущерб, наносимый природе, не сказывается на экономике финансово отрицательно, а охрана природы – финансово положительно, невозможно действовать соответственно. Я намеренно говорю невозможно.Тем не менее многие идеалисты все время ждут, что хозяйство начнет действовать неэкономично. Правила игры не принимают во внимание окружающую среду. Но мы можем изменить правила игры. В этом нет ничего особенного; мы постоянно делаем это. Мы изменяем банковское право, биржевое право, налоговое право, принципы страхования – все это есть правила игры для экономических процессов. Так же просто мы можем ввести правила игры, что нагрузка на окружающую среду будет стоить денег. И тогда то, к чему мы долго и тщетно апеллировали морально, произойдет само собой, просто через динамику рыночных сил. И действовать нужно только так. Другого пути нет.
Дэвид Моди, начав во время речи Робурна отрицательно мотать головой, так и не мог остановиться.
– Все это, без сомнения, задумано во благо, – сказал он, – хоть и не оригинально. Тот же призыв к государственному контролю. Но фактически окружающая среда страдает меньше в тех странах, где правит свободный рынок, тогда как в странах бывшего планового хозяйства она разрушена.
Робурн подался вперед и нацелил кончик своего ножа на американца.
– Правила игры – это не то же самое, что плановое хозяйство, вы это хорошо знаете, мистер Моди. Государство должно устанавливать правила игры. Для того оно и существует. Ваш свободный рынок не функционировал бы без правил игры, установленных государством, – мы говорим о таких вещах, как закон об акционерных обществах, государственный контроль над банками, договорное право и так далее. И в государствах, которые не в состоянии добиться соблюдения правил игры, ваш свободный рынок тоже нежизнеспособен. Именно на отсутствие знаменитых рамочных условий жалуются, когда объясняют, почему не хотят инвестировать в Россию.