Одиннадцатая могила в лунном свете
Шрифт:
Когда мы материализовались, я повисла у Рейеса на шее, чтобы он не вздумал опять куда-нибудь переместиться. Он рассмеялся, и смех показался мне мягким, глубоким и хриплым.
— Все это, конечно, круто, но что делать, если я захочу пойти туда, где тебя нет?
На звук моего голоса оба повара оглянулись, обменялись недоуменными взглядами и вернулись к работе.
Рейес обнял меня за талию.
— Главное — не спеши. Хорошенько подумай, где хочешь оказаться. Мысленно представь себе цель. Это может быть определенное место
— Отправляться туда, значит. Ладненько.
На самом деле я была в восторге от того, что наконец-то хоть чему-то учусь. Чему-то такому, что Рейес умеет с детства, пусть даже дематериализацию собственного человеческого тела он освоил относительно недавно.
— А вдруг кто-нибудь заметит, как мы возникаем из ниоткуда? Неприятностей не будет?
— Человеческий разум сам заполняет пробелы. В таком случае он убедит своего обладателя, что мы просто-напросто незаметно подошли или вышли из какого-нибудь чулана. Но с детьми стоит быть осторожнее. У них это умение развивается не сразу.
— Какое умение? Отрицать очевидное?
— Вроде того.
— До сих пор не верится, что нас не размазало по асфальту.
— Тебя нельзя размазать.
Усадив меня на рабочий стол, Рейес отошел к кофеварке. Все-таки моя наука не прошла даром.
— А вот я уверена, что можно. Как жука, только большого и с кучей кишок. И вот что я тебе скажу, всезнайка. Пусть я бог и не могу умереть, я все равно остаюсь человеком.
Рейес вернулся ко мне с двумя чашками. Я забрала обе, и он высокомерно изогнул бровь.
— Ой, пардон. Одну ты для себя сделал?
Не отвечая, он наклонился, поцеловал тонкую кожу под моей скулой и взялся готовить нам обед.
Одну чашку я поставила рядом. В основном потому, что с двумя почувствовала себя нелепо, когда в кухню вошел Сэмми, шеф-повар Рейеса, бросил на меня странный взгляд и опять вышел, укоризненно качая головой. Впрочем, может быть, ему захотелось в туалет.
— Короче говоря, при условии, что я не могу умереть, что произойдет, если в меня действительно врежется фура? Или меня забросит в огромную мясорубку? Или я застряну в машине, которую раздавят и перемелют на свалке в труху? Я точно отброшу коньки.
Рейес вручил мне бутерброд.
Я откусила кусочек.
— Арахисовое масло и желе?
— У нас с тобой есть еще парочка дел.
— Очередной урок?
— Можно и так сказать.
Да уж, сегодня он явно в ударе на тему обучения. Рейес откусил свой сэндвич, а я продолжила:
— Итак, автопресс. После такого никто не выживет. И никакими швами меня уже не соберут по кусочкам заново.
Рейес-Ван ел и внимательно слушал, но не стал утруждать себя какими бы то ни было объяснениями.
Я откусила еще один кусок и заговорила с набитым ртом:
— Я понимаю, что сверхъестественная часть любого человека умереть не может. У всех есть душа.
Эти мои слова привлекли
— Ну, может быть, и не у всех. Так или иначе, мое тело не выживет. — Я проглотила прожеванное и подумала о другом варианте развития событий. — Точнее будет лучше, если оно не выживет. — Рейес продолжал молчать, и у меня в груди зародилась паника. — Я же права? Я точно умру. Ни за какие коврижки не хочу быть живым гамбургером. И зомби становиться не хочу. Ты видел их кожу? Никакой солнцезащитный крем не поможет.
Рейес по-прежнему молчал. Я спрыгнула со стола и подошла ближе.
— Может, скажешь что-нибудь, Рода? — спросила я, объединив его имя с именем Йоды.
Однако муж юмора не оценил. Что ж, такое бывает. Зато наконец-то подал голос:
— Все происходит совсем не так. По крайней мере у нас.
Он отвернулся поговорить с Сэмми, который снова нарисовался в кухне. Сэмми давно усвоил, что на наши разговоры лучше не обращать внимания. Или он считал нас чокнутыми, или ему просто-напросто было наплевать, о чем мы говорим.
Кстати, почему у нас частенько чокнутых называют бешеными летучими мышами? А когда кому-то на что-то наплевать, говорят, что «он не даст за это и крысиной задницы»? Кто выбирает животных для таких эвфемизмов? Почему именно летучая мышь, а не корова или кузнечик? И почему отдавать надо задницу крысы, а не задницу, скажем, хомячка?
Все это я к тому, что при Сэмми могу говорить практически о чем угодно. А вот ангелу у здоровенного холодильника придется взять и смириться.
— Я же все еще человек, правда? Меня ведь родили человеком.
— Да, — не обращая на меня внимания, ответил Рейес на какой-то вопрос Сэмми. — Только не забывай следить за водителем.
— Будет сделано, — отозвался Сэмми и, заметив мое праведное возмущение, не сумел сдержать улыбки. — Чем планируете заняться?
Наконец Рейес соизволил посмотреть на меня:
— Поедем на пляж.
Кла-а-асс!
Когда Рейес за руку повел меня к выходу из кухни, Сэмми опять покачал головой. Может быть, потому, что в Альбукерке никаких пляжей нет. Настоящих точно нет.
В баре, как обычно, было не продохнуть от обеденной толпы. Правда, в последнее время главная достопримечательность часто отсутствовала, поэтому некоторое количество женщин сменилось представителями мужского пола. По крайней мере, мне так показалось.
Едва мы вышли в зал, шум тут же стих. Несколько барышень повытаскивали телефоны и уже бубнили в трубки что-то вроде «Он сегодня здесь!» и «Бегом сюда!». Другие написывали сообщения и делали фотки. Рейес у нас что-то вроде интернет-сенсации, но сам или не в курсе, или ему совершенно до лампочки. Наблюдать за всем этим было забавно, особенно зная, что ночью спать он будет со мной.