Одиночество Новы
Шрифт:
Когда он сказал, чтобы я садилась в тележку, у меня чуть сердечный приступ не случился, серьезно. Я ходила по магазину, считала каждый шаг, старалась наступать на все трещинки в полу. Я никогда раньше не бывала в этом магазине, не знаю, где там что, а тут еще эти огромные головы животных на стене. Мне от них не по себе делается.
И вдруг Куинтон предлагает мне прервать эту мерную череду шагов. Я и хочу этого, и в то же время не хочу. Наконец я забираюсь в тележку и прошу его ни во что не врезаться. Он почему-то весь каменеет. Потом толкает тележку вперед, не
Мой отец всегда говорил: если кто-то расстроился, а ты не знаешь почему, скажи что-нибудь неожиданное, и он улыбнется. С Лэндоном я никогда такого не делала – боялась, он примет меня за сумасшедшую, да я и сама не очень-то люблю неожиданное. Не знаю, улыбнется ли Куинтон, но если улыбнется, то дело того стоит.
– А ты знаешь, что медведи и правда косолапые? – говорю я и стараюсь не засмеяться, когда он смотрит на меня удивленными глазами. Я показываю на медведя на стене. – Тут только половина медведя, потому не видно, но это правда.
Куинтон смотрит на меня непонимающе, потом лоб у него морщится, и он начинает хохотать.
– Открой секрет, прошу тебя, почему именно сейчас ты решила со мной этим поделиться?
– Понятия не имею, – пожимаю я плечами, – зато теперь ты улыбаешься.
Он качает головой, старается принять серьезное выражение, но наконец сдается и, улыбаясь, катит тележку дальше. Мы заводим разговор о музыке и загружаем тележку покупками по списку Дилана. Когда доходим до палаток, Куинтон настаивает, что нужно проверить все подряд, чтобы понять, какая лучше.
Я свешиваю ноги из тележки, он подает мне руку и помогает выбраться. Все еще держась за руки, мы залезаем в одну из самых маленьких палаток и ложимся на спину.
– Как тебе? – спрашивает Куинтон; наши пальцы по-прежнему сплетены. – Сгодится неопытной девушке для первого раза?
– Может, и сгодится, но я думала, эта палатка для Дилана. – Я закусываю губу. И как только у меня вырвалось такое? Должно быть, дело в моей полной неспособности нормально изъясняться.
– Так и есть, – подтверждает он. – Я просто из любопытства спрашиваю.
– Тебе любопытно, какие палатки я люблю?
– Что ты вообще любишь.
Куинтон ждет, чту я отвечу, но мне нечего сказать. Я сама уже не знаю, что люблю и чего хочу.
Мы выбираемся из палатки, снова начинаем бродить по магазину и все так же держимся за руки – без всякой причины, просто оба не видим причин их разжимать.
– Мне нравится сиреневая, – говорю я, когда мы останавливаемся перед коробками с упакованными палатками.
Куинтон проводит рукой по волосам – той же рукой, в которой держит мою, и я чувствую, какие мягкие у него волосы.
– Да, вот только не знаю, будет ли Дилан в восторге от сиреневой палатки.
– Ты прав, – отвечаю я.
Склонив голову набок, Куинтон разглядывает коробки, а потом переводит взгляд на меня:
– А знаешь что, какую купим, такой пускай и радуется. В конце концов, сам нас отправил за покупками.
Я хихикаю, он берет сиреневую палатку и бросает в тележку. Улыбается в ответ на мой смех, я тоже улыбаюсь, и мы идем к кассе, все еще держась за руки, а там свободными руками выгружаем вещи на ленту конвейера.
– А знаешь, можно сыграть в одну
Я достаю из тележки фонарик и спрашиваю:
– В какую?
Он смотрит на наши сцепленные руки:
– Сколько мы так продержимся?
Мне становится немножко неловко, что мы все никак не отцепимся друг от друга, но это так приятно – и знакомо. Я не хочу выпускать его руку.
– А что победителю?
– Ну, формально мы оба останемся победителями – руки-то расцепим одновременно.
– Точно.
Улыбаясь своим мыслям, он снова начинает выкладывать покупки на ленту, и я тоже. Но чем дольше мы держимся за руки, тем сильнее у меня потеет ладонь, наконец приятное ощущение пропадает, и я отнимаю руку, мысленно отметив, что сделала это первой.
Глава 12
24 июля, семидесятый день летних каникул
Мы с Новой заканчиваем дела в магазине, не касаясь больше друг друга руками, ведем легкий разговор, из которого никак не поймешь, что у нее на самом деле на душе. Иногда кажется, ей хорошо со мной, а иногда – грустно, и когда мы приезжаем к трейлеру, она выглядит так, словно вот-вот заплачет. Они с Делайлой уходят в комнату Дилана – подозреваю, что травку курить. С одной стороны, мне хочется пойти и остановить ее, а с другой – я сам наркоман и понимаю: с моей стороны идиотское ханжество ругать ее за то, что я сам делаю каждый день, поэтому я остаюсь на улице и загружаю вещи в машину. Наконец Нова с Делайлой возвращаются и начинают жарить хот-доги на ржавой решетке на крыльце. Мы съедаем их и собираемся в дорогу.
Выезжаем позже, чем планировали. Уже немного за полночь, когда мы втискиваемся в «кадиллак» Тристана, а чемоданы, палатки, спальные мешки и прочее барахло, которое мы с Новой накупили в спортивном магазине, запихиваем в багажник. Ночь звездная, но немного облачно, и звезды похожи на далекие точки, скрытые за тонкой дымкой. Я бы нарисовал их – это один из тех редких видов, которые можно запечатлеть, но я зажат между дверью и Новой, которая просматривает видео на своем телефоне.
Тристан за рулем, а Делайлу Дилан отправил на заднее сиденье, хотя она и говорила, что ее укачивает в машине. Сказал, что ему пофиг, и, по-моему, так и есть. Ему хочется сидеть впереди: там места больше и можно откинуть спинку кресла и поспать. Нова выразила желание сидеть рядом со мной, и меня это одновременно радует и злит. И очень хочется накуриться, но не курить же в машине. Я никогда не стал бы так рисковать – все же забалдеют от дыма, включая водителя.
– Воняет грязными носками, – замечает Нова и морщит нос, пролистывая на экране видеоклипы и картинки.
Делайла рядом хихикает:
– Это, должно быть, у Дилана ноги так воняют.
– Заткни пасть! – огрызается Дилан с переднего сиденья и пинает приборную доску. – Я и ботинки-то не снимал.
Нова отрывает взгляд от телефона и поднимает его на меня:
– А это не ты?
– Я тоже в ботинках, – качаю я головой, сдерживая улыбку.
– Но у тебя же всегда шнурки развязаны, – говорит она, скорее утвердительно, чем вопросительно.