Одиночество волка
Шрифт:
– Зачем он, как говорится, в наш совхоз приехал, зачем нарушил наш покой, - сказал Витька, пристраиваясь чуть левее бригадира.
– Ты варяг!
– бросил Витька.
– А я эту землю пахал и перепахал! Уезжай или не мешай! Что ты все против, что мы ни скажем?
– Ты думал, тебе тут рай?
– добавил Валерка.
– Ох ты рай, мол, ты рай, обидрав ты мий край! Мамка моя так пела, Волов... Ты тоже хочешь и край ободрать, и нас заодно?
– Мамку ты свою не помнишь, Витька, - сказал тихо бригадир.
– И это не твоя беда.
Витька процедил сквозь зубы:
– Откуда знаешь про братьев? Доложили? Мол, гляди в оба: с тобой бывший кулацкий сынок, а братья от них отгородились? Так?
– Ну, а кто ты теперь?
– спросил Волов.
– Про все прошлое я не знаю. А сегодня не опасный ли ты тип? Не дам!
– вдруг стукнул по доске твердо. Не дам ничего противозаконного делать! Ни в прибрежье рубить, ни хапать тут все подряд, не дам.
– А-а!
– Валерка кинулся ловко вперед, ударил Волова головой, уже Витька подставлял подножку, чтобы бригадир покатился. Добить - это в два счета. Но Валерка со своим ножичком плюхнулся наземь, Витька упал на него. Волов ударил его всего разочек.
– Дай нож, - прохрипел бригадир Валерке.
– Руку сломаю! Ну-у!..
– На-а, - промямлил плаксиво Валерка, выпуская из руки нож.
Сережка задыхался от хохота:
– Съел, Мех, съел?
26
Бурелом пошел неожиданно. Они затравленно шли уже не так быстро.
Леха шел первым. Он не боялся - этот "Монах" совершенно не чувствовал дороги. В городе, так он был мастак. А здесь "Монах" был соплинка, которую бурелом вот такой, топи и болота, могут накрыть запросто. Вахлак хочет хорошо жить, а не умеет! Леха ждал, когда наступит тот момент, - сам задохнется. Леха понимал: двоим отсюда не выбраться - Родион не такой конопатый, он видел приметы этого, за дочь выдаст.
Он выбирал нарочно места потопче, погнилее. "Монах" крепко держался за жизнь, крепко прижимал свой мешок к груди, не отдавая его Лехе, и ступал почти нога в ногу с Лехой, как тот ни менял ход. "Монах" был, сволочь, незаметен и быстр. Леха, оборачиваясь, даже похваливал его. "Монах" кривился от похвал, как от боли, и говорил, тяжело дыша:
– У меня отец рыбак. Я с ним много ходил в детстве.
– Это он, друг природы, научил тебя шалостям?
– спросил Леха, он уже протрезвел.
– Жестокий ты, ужас! Вас спаровать с моим отчимом. Тот тоже...
– Плохому меня отец не учил, - сквозь зубы сказал "Монах".
– Меня этому учили другие. И особенно учитель по физике. Он холостяк был... Мне нравилось, что у него квартира. Он всегда окружен друзьями. К нему они приходили и пить, и играть. Никто не ругается, не кричит... Мы приходили с девочками...
– А когда выберемся, ты снова за свое примешься? Отчим мой, пропади он пропадом, мою душу перевернул. А душа болит. Как я, Леха, тебе позволил Машу при себе бить? Только потому, что пьяный был. А сейчас... Да я бы тебя!..
–
– Протрезвел я, и скучно мне на тебя теперь глядеть. Научи и меня, чтобы не скучно было.
– Потише, пожалуйста. Что, чтобы не скучно? Самое главное, чтобы не было скучно, конечно, это, - похлопал по мешку.
– Ты этого не поймешь. Созерцание! Сидишь и смотришь! Все бегают, всех раздирает непонятное, а ты сидишь. Потому что... Ты и царь, и бог! Мимо всех, мимо всех!
– А зачем же ты ее мял и орал в лицо?
– Люди мстят друг другу из-за того, что их слишком много. Я мстил ей за то, что она знает, где рисунки, и не говорит.
– Как ты думаешь, я зря с вами связался?
– Почему же? Мы тебе дадим денег. Много денег.
– А ежели все равно скучно? Мне вот так теперь скучно, так скучно, что я вспомнил, как ты ее душил и мял. Зачем ты это делал, тварь? Ты знаешь, что она моя баба была? Ты ведь, падлюка, знал, а бил при мне, и мял при мне. Что она тебе сделала плохого, что ты ее бил и мял при мне?
"Монах" остановился.
– Пойдем, - Леха ухмылялся.
– Шутю я. Бил и бил. Сволочь ты, конечно. Как же вы, с приветом которые, бабу бить можете?
Болото, по которому они шли, не могло замерзнуть даже в такую пору. Леха медленно находил путь.
– Дай-ка мешок!
– сказал он.
– Умаялся, поди!
– Он тяжелый и вправду.
– "Монах" учащенно дышал.
– Я пронесу, а потом возьмешь опять сам.
"Монах" протянул ему обеими руками свой саквояж. Леха не спеша повернулся. Потянул мешок на себя.
– Прости, пожалуйста, я сам!
– враз передумал "Монах".
– Да брось! И в карман лезешь. Что в карман-то лезешь? Или я тебя граблю? Ведь разобраться - это мое. Причем тут ты?
Вдруг резко развернулся и ударил "Монаха". Ударил в узкую впалую грудь. "Монах" едва не упал. Невероятным усилием своего хилого тела удержался на ногах.
– Алексей, не становись зверем!
– сказал он жалобно.
– Мы всего вдвоем, и я гость на твоей земле. Будь гостеприимным!
– Гостеприимством задавить хочет! Ха-ха-ха!
– Пойми, они тебе не простят. Они не захотят тебя без меня. Старик мой отец!
– Тот, самый главный у вас?
– Да.
"Монах" вытащил пистолет, наставил его на Леху.
– Пойми, я стрелять умею!
– крикнул он.
– Они меня не простят!
– засмеялся Леха.
– Спрячь эту дуру! Все равно загнешься без меня. Не вылезешь. Они же мне спасибо скажут! Вы волки похлеще других. Эх вы! Я-то бежал - отомщение гнало. Я, я... Эх, вы! Ходит такой же Козел, как ты, и ему хоть бы хны! А я... Следили! Подкараулили! И все за долляры! Вы за лишний рупь удавитесь! Я тебя тут утоплю - они мне благодарность выпишут, - больше же в пае им останется! Куда они меня снаряжают? На угон самолета? Не так?