Одиночка
Шрифт:
Вот о чем думал Мартин Франке, сидя в кабинете лагеркомманданта Акерманна в ожидании своей жертвы. Ну и удивился бы отец, если бы протрезвел настолько, что смог бы увидеть своего заморыша, разоблачающего столь масштабный заговор!..
После такого берлинские тяжеловесы больше не смогут его не замечать.
— Так, ну и где эта музыкантша? — спросил Акерманн у вошедшего лейтенанта Фромма. — Прошло три часа.
— Мы нашли двух женщин, но, исходя из показаний нашего свидетеля, обе не подходят, — доложил молодой лейтенант. — Третья, кларнетистка, ее
— Возьмите ее. В чем проблема? Приведите ее ко мне, — потребовал Акерманн.
— В этом и проблема, герр лагеркоммандант. В тринадцатом блоке женского лагеря ее нет. Более того, ее никто с тех пор не видел.
— Что, с утра?
— С того момента, как днем в ее блоке побывала ремонтная бригада. Старшая по блоку видела, как она разговаривала с одним из слесарей. В тот момент посчитали, что это был брачный визит.
— Брачный визит? Это еще что такое?
— Прибыла команда с водяным насосом, хотя официально запроса никто не делал.
— Теперь все стало ясно! — оживился Акерманн, повернувшись к сидевшему за столом Франке. — Мы узнали, за кем приехал охотник за трюфелями.
Франке медленно поднялся и скептически покачал головой.
— Чтобы разыскать сестру? Не думаю, майор. Не за этим он прилетел на самолете и привлек партизан. Нет, я уверен, что нас ожидает приз покрупнее. Мы это скоро увидим.
— Побег даже одного заключенного — достаточно крупный приз для меня, — возразил Акерманн. — Лейтенант, найдите бригадира ремонтников. Он должен стоять передо мной как можно скорей.
— Слушаюсь, герр лагеркоммандант, — адъютант прочистил горло, но остался стоять.
— Идите, Фромм. Что вы здесь торчите?
— Мне кажется, я уже знаю, где их искать, герр майор, — ответил Фромм.
— Тогда марш вперед. Или вы дожидаетесь, когда они вам пришлют открытку из Лондона?
— Сегодня утром на проверке… Это стало понятно только некоторое время назад, — лейтенант прокашлялся.
— Я жду…
— В двенадцатом блоке один из заключенных назвался Фишером. Но Павел Фишер со вчерашнего дня числится в списке умерших. Блокфюрер подтвердил, что это был единственный Фишер.
— А какой номер был у этого Фишера?
— У сегодняшнего? А22327, герр лагеркоммандант, — лейтенант сверился с записями и зачитал номер.
— Ну и?.. — Акерманн нетерпеливо подался вперед. — Я пытаюсь понять, совпал ли этот номер с номером умершего Фишера. Отвечайте, оберштурмфюрер Фромм.
— Нет, не совпал, — доложил адъютант. — Номер А22327 принадлежал совсем другому человеку.
— Кому? — Акерманн терял терпение. Он щелкнул пальцами. — Ну же, Фромм, у нас мало времени.
— Рудольфу Врбе, герр майор.
— Врбе, — Акерманн вскочил, побледнев как полотно. Это имя было ему хорошо известно. В лагере его знали и охранники, и заключенные. Он понимал, что если это станет известно и все участники событий не будут арестованы сегодня же, дело примет для него неприятный оборот. Когда вернется Хосс и речь зайдет о карьере майора, вся его статистика не поможет.
— Что такое? — встрял Франке.
— Вы
— Так точно, герр майор. Понял, — адъютант отдал честь и поспешил к выходу.
— Подождите, лейтенант, — Франке махнул адъютанту, чтобы тот остался. — Майор, нам мало поймать этого человека и узнать про побег. Мы должны узнать, ради кого он сюда прибыл.
— И что вы предлагаете, полковник?
— Я предлагаю их не трогать.
— Не трогать? Но зачем же так рисковать? — засомневался Акерманн. — Мы знаем, где он. Мы их всех возьмем.
— Но это оправданный риск, разве вы не согласны? Скоро будут отправлять на работу ночные бригады, так? — Франке посмотрел на часы. В его голове промелькнул образ отца — с мутными глазами, сгорбившийся над бутылкой пива на кухне. Оба его старших сынка бесславно канули, зато недостойный заморыш вот-вот раскроет заговор союзников и, как знать, возможно, получит за это «Железный Крест». — Пусть все идет по плану. Через несколько минут мы точно будем знать, куда они направляются.
Глава 61
Время шло, Альфред сидел на койке посреди изнуренных и обессилевших людей и ел свой ужин. Он надеялся, что это его последний ужин в лагере. Из всего того, что происходило с ним и что он хотел бы поскорее забыть, эта вонючая баланда была первой.
Он вспомнил Марту и Люси.
Они строили планы, хотели поехать в Америку. Поселиться там в красивом, оживленном, славном своим университетом городе. Например, в Чикаго. Вместе с Ферми. Или в Беркли, в Калифорнии, с его старым другом Лоренсом. Или в Нью-Йорке. Он был там в 1936 году на симпозиуме, с содокладом по ядерной физике. Продолжить работу в безопасном месте, а не там, где твоя жизнь висит на волоске просто потому, что ты еврей, — об этом можно только мечтать.
Именно такими были их планы, когда, получив документы, они отправились через Польшу в Голландию, а оттуда во Францию.
Теперь он продолжит путь, но уже без них. Значит, такова его судьба. Он, а вернее, бледная тень его самого. Он настолько исхудал, что даже Марта не признала бы его сразу.
Он и этот мальчик.
Альфреду пришла на ум теорема Гейзенберга. Неопределенности — единственная определенность в этом мире. Только их можно точно измерить. Даже на уровне атома существуют изначально заложенные пределы точности измерения.
Они есть и в более масштабных вещах.
Вспомнил, как отреагировал великий Эйнштейн, когда ему сказали, что его закон, E = mc2, открыл целый новый мир со всеми радиоактивными вытекающими:
— Ist das wirklich so? — Это действительно так?
Даже такому мощному мыслителю, как Эйнштейн, оказалось не под силу предвидеть, во что выльются случайные заметки на странице блокнота.
Альфред верил, что в неизвестном заключалась красота жизни. Равно как и ее величайшая трагедия.