Одиночный рубеж 2: Дети Смерти
Шрифт:
На слове «ревнует» Вальора усмехнулась:
– Да как вас, мой лорд, вообще ревновать можно? Вы такой мягкий и сладкий, что подобное сокровище нужно делить между своими, родными. На всех хватит страсти и любви…
Да уж. Вот что значит строка в интерфейсе «ваши партнёры никогда не испытывают ревности». А именно – поделиться большим, добрым и светлым. Не так я представлял всеобщее обожание, не так.
– Я тебе, друид, даже завидую,– признался леший. – Эх, кто бы мной хотел так поделиться. А то что не женщина, то единоличница.
– Нечего прибедняться, –
– Все равно они перво-наперво к друиду тянутся, – возразил леший. – Ни к чему эти споры. С тобой, моя дорогая, не сравнится ни одна.
– Изыди, льстец, – шутливо прошипела Вальора. И обратилась ко мне: – Нет у Селесты ревности. И никогда не было, другое её мучает.
– А может быть, ты расскажешь более подробно? – попросил я.
На секунду Вальора замолкла, словно подбирая слова.
– Да, собственно, в двух словах и не опишешь, мой лорд. Показывать надо.
– Вальора, хвост твой рыжий!Ты видела Селесту лишь мельком, а уже всю подноготную выяснила. Как и когда? А теперь хочешь мне не только рассказать, так ещё и показать. Не тяни, показывай!
– Раз вы настаиваете, – улыбнулась Вальора и повела меня прочь от недоумевающего лешего. – Пойдёмте, мой лорд.
Мы пошли вокруг Древа, не доходя до алтаря. Лисица напряжённым взглядом всё выискивала нечто в траве.
– А вот и он! – радостно проинформировала лиска, срывая фиолетово-синий, небольшой грибок с юбочкой, как у мухомора. Вид этой пакости не вызывал никакого доверия. Вопросительно посмотрел на Вальору. – Вам нужно его съесть, мой лорд, – улыбнулась она, протягивая мне.
– Как-то не хочется, – отказался я, памятуя о том, что в моём мире от поедания неизвестных грибов не светит ничего хорошего.
– Не переживайте, мой лорд, – настаивала споровица. – Грибы – моя стихия. И ваша, кстати, тоже.
Вальора была права. Но я ничего не мог поделать со своим внутренним опасением. Видя моё замешательство, споровица забрала гриб, сжала его в ладошках. Сквозь пальцы просочились золотисто-фиолетовые искры. Когда лиска закончила, в её руках оказалась… конфета. Будто из дешёвой коробки «Ассорти», покрытая отвратной тёмной глазурью.
– Теперь, мой лорд, это выглядит для вас более съедобным?
Я закинул лакомство в рот, прожевал. Орехово-сливочный вкус напомнил о доме. Но примечательно было другое. Я сразу захотел сесть и сделал это. Каждая мышца моего тела стремилась к расслаблению. Вальора помогла улечься и крепко схватила меня за руки.
– Сейчас, мой лорд, вы проживёте самые страшные и тяжёлые моменты жизни нашей шаманки, – голос соратницы будто растянулся во времени и пространстве.
Перед глазами начали проявляться фракталы, уносящие с собой картинку действующей реальности в небытие. Как только окружающий мир смазался до узоров, в глазах начало заметно темнеть.
***
– Лия, принеси мне земляники! – прошу я сестру, которая собралась в лес со своими подружками.
–
– Хорошо, бабуль! – улыбается Лия, уже надевая на себя заплечный кузовок, к котором лежит стеклянный бутылёк со спиртом и гвоздикой от комаров и нехитрый перекус: краюха хлеба, копчёное мясо и перья лука, которые очень резко пахнут. Настолько, что я едва сдерживаюсь, чтобы не наморщить нос. Лия обнимает меня и шепчет на ухо: – Земляники не обещаю, но что-нибудь обязательно принесу. Только бабушку слушайся. Ну, я пошла, к вечеру вернусь.
Всё происходящее я вижу от первого лица, осознавая, что я – это Селеста. Я – маленькая девочка, полная детских, наивных эмоций и простых желаний. И всё же живо понимание, что это – картинка из прошлого, пусть и содержательная, яркая.
Мир погружается во тьму, кадр сменяется.
***
Дверь нашего дома распахивается, и на пороге, пряча взгляд, возникает Кукшинш – глава охотников поселения. Бабушка часто рассказывала, что он хорошо читает следы и способен выследить оленя, даже если тот проходил по лесу неделю назад.
Бабушка поднимает заплаканное лицо и с надеждой в голосе спрашивает:
– Ничего?
– Ничего, – сухо отвечает Кукшинш. – Как сквозь землю провалились. Мы завтра обязательно возобновим поиски. На этот раз пойдём дальше на запад.
Я ему верю. Как и в то, что Лия с подружками жива. Бабушка ещё в первый день пропажи бросила руны: а они никогда не врут.
– Ну, я пойду. – Вид у охотника усталый, три дня подряд всё мужское население деревни рыщет по лесу словно стая ищеек.
Бабушка согласно кивает, Кукшинш поворачивается, чтобы уйти. В то же мгновение поднимается дикий собачий вой. Жалобный, полный страха. Бабушка приказывает мне спрятаться в дальней комнате, а сама потрошит резную шкатулку, в которую запрещала нам с Лией заглядывать, хотя там нет ничего интересного кроме плоского, размером с ладонь, агата.
– Селеста, прячься! – бабушка срывается на крик, и я в страхе убегаю, видя неестественное, серое свечение камня.
– Держи секиру крепче, Кукшинш. Это уже не они.
***
Мы уже целую ночь идём на запад через чащу леса. Иногда, когда строй поворачивает, я могу разглядеть силуэт Лии. Она будто изнемождена: движения угловатые, бледная, мерцающая в темноте кожа обтягивает худое тело. Только коса та же, с плетёным шнуром и узелками от всякого зла, которую заплетала ещё бабушка.