Одинокий путник

Денисова Ольга

– Паисий хороший, он добрый. А ты над ним смеешься, – честно признался Лешек.

– Паисий и хороший, и добрый, не отрицаю. Но глупый. Не сердись, ты можешь со мной не согласиться.

– Он – агнец. Он всегда говорил, что надо быть агнцем...

– Ты знаешь, что такое агнец? – спросил колдун, и Лешек покачал головой, – агнец – это баран. Как я могу относиться к людям, которые хотят быть баранами? Не расстраивайся. Знаешь, они все очень переживают из-за твоей смерти, очень. И больше всего из-за того, что ты умер без причастия. И все за тебя молятся, авва даже отслужил молебен за упокой твоей души. Представляю, как бесится

сейчас твой злой бог из-за того, что ему не удалось заполучить такую чистую душу, – колдун усмехнулся.

– А Лытка? Как там Лытка?

– Не знаю, если честно. Я же не могу ходить по монастырю и расспрашивать. Что-то мне рассказывает Больничный, что-то – те, кого я лечу. Про Лытку никто в этот раз не рассказал, значит, с ним все в порядке.

Колдун и Лешека расспрашивал о монастырской жизни, и Лешек ему рассказал о том, как они с Лыткой подслушивали монахов в Ближнем скиту.

– Ну, Златояр – не то что бы князь, так, князек. И земли у него немного, вот и зарится на чужую. Я слышал, что архимандрит жаловался на него епископу, а епископ – посаднику, только толку от этого никакого. Где Златояр – и где посадник! Но и ваш авва не прост – помяни мое слово, он этого Златояра под себя подомнет лет через десять, раз надумал дружину при монастыре содержать. И Дамиан твой далеко пойдет, вот увидишь.

Лешеку очень нравилось слушать колдуна. Он говорил обо всех так просто, немного свысока, как будто они для него ровным счетом ничего не значили. Будто авва, князь, епископ – обычные люди, живущие по соседству, а не сильные мира сего. Впрочем, он и о богах говорил точно так же. И Лешек, внимая колдуну, сам чувствовал себя причастным к этой «большой» жизни.

Лето в тот год тянулось долго, до самого конца сентября, а зима наступила рано – в октябре выпал первый снег, да так и не растаял больше. В монастыре Лешек ненавидел зимы – темные, холодные и скучные. Но у колдуна и зима оказалась совершенно другой. Конечно, заставить солнце всходить раньше, а садиться – позже, колдун не умел, но он не жалел свечей, и в доме его всегда было светло. Дров он не жалел тоже, и большая печь с дымоходом согревала маленький дом так, что в нем все время было жарко.

Утром он выгонял Лешека на улицу голышом, заставлял его растираться снегом, а потом кутал в теплое одеяло и сажал к печке с кружкой горячего сладкого сбитня и булкой. И хотя вылезать из теплой постели и нырять в снег Лешеку не очень нравилось, но это сторицей окупалось утренними посиделками с колдуном.

На противоположном берегу реки колдун залил длинную крутую горку и привез с торга санки для Лешека. Но к концу зимы санки ему стали не нужны – он, как и колдун, научился кататься с горы и стоя на ногах, и на корточках, и лежа на пузе. А еще колдун одел его в пушистую легкую шубку, ушастый малахай, и справил ему теплые сапоги: в монастыре зимней одеждой мальчиков не баловали, поэтому по улице они передвигались только бегом.

Зимой колдун топил баню дважды в неделю, и баня эта тоже не имела ничего похожего на мытье в монастыре. Мальчики всегда мылись после монахов, в третий заход, и пара для них не оставалось, только теплая вода. Лешек считал мытье, особенно зимой, занятием очень неприятным – ему всегда было холодно.

В первый раз оказавшись в бане с колдуном, еще в сентябре, он в корне переменил точку зрения и думал даже, что колдун решил его, наконец, сварить и съесть,

откормив до нужного размера. Лешек пытался вырваться и убежать, но колдун крепко держал его на полке среди густого раскаленного пара:

– Сиди, – мрачно говорил он, с удовольствием втягивая в себя горячий воздух, – я знаю, когда пора.

– Я щас умру... – пищал Лешек.

– Не умрешь.

И только когда все тело Лешека покраснело, как у вареного рака, и по нему побежали не капли – ручейки пота, колдун быстро сорвался с места, подхватил Лешека за руку, добежал до реки и швырнул его в воду, а потом и сам оказался рядом, хохоча и отплевываясь.

Лешек еле-еле отдышался, а колдун снова потащил его в баню, кинул на полок и схватился за березовый веник. Лешек так испугался, он настолько не ожидал от колдуна ничего подобного, и не знал, в чем провинился, и не успел собраться с силами, поэтому разревелся, как маленький, и закричал:

– Нет, нет, пожалуйста, не надо! Я больше не буду!

Колдун растерялся, опустил веник и присел перед Лешеком на корточки:

– Да что ты, малыш... Ничего не бойся. Разве я могу тебя ударить? Это же совсем не больно, это приятно и полезно.

Но Лешек не мог остановиться, даже поверив в то, что у колдуна были самые добрые намерения. И плакал теперь не от страха, а просто потому, что слезы сами собой лились из глаз. Колдун снял его с полка, сел на лавку и посадил Лешека себе на колени, ласково поглаживая его дрожащие мокрые плечи.

– Не бойся, никогда меня не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого, слышишь?

Лешек плакал и кивал. Колдун добрый. Колдун его любит, а он...

– Я бы разнес твой монастырь по бревнышку, честное слово, – он покрепче прижал Лешека к себе и поставил подбородок ему на макушку, – я бы заставил их ответить за это, малыш... Ничто так не унижает человека, как телесное наказание. Тем более ребенка. Надо быть чудовищем, чтобы, услышав детский крик о пощаде, не опустить руку.

– Это... – пробормотал Лешек сквозь слезы, – это для смирения гордыни...

– Да, Лешек, именно для этого. Для смирения гордыни. Чтобы убить гордость, превратить человека в червя, который корчится в пыли и боится поднять голову. Который не может себя защитить, зато умеет молить о прощении. Очень убедительно, между прочим: ползая на коленях... Как я ненавижу твоего злого бога, малыш... Пойдем на крылечко, подышим воздухом.

Колдун вынес Лешека на широкие ступени бани и посадил рядом с собой, обнимая за плечо.

– Когда станет холодно, скажи, и мы пойдем греться. И париться веником. Теперь не боишься?

Лешек покачал головой, и слезы снова навернулись ему на глаза – от счастья.

– Но вообще-то, я тебе скажу, плакать и кричать не стоило...

– Я... я просто не успел, – попытался оправдаться Лешек, – я не специально. Я уже научился не плакать. Почти.

– Надеюсь, это умение тебе не пригодиться... – проворчал колдун, – но само по себе хорошо: надо хранить гордость и тогда, когда на это совсем не осталось сил.

Париться веником Лешеку понравилось. Колдун начинал осторожно, скорей поглаживая тело жаркими мокрыми листьями, и Лешек смеялся, потому что ему было щекотно, а под конец хлестал его со всей силы, и Лешек блаженно вытягивался под струями пара, и кожа приятно горела, и пахло березой, и горячий воздух не пугал – его хотелось вдыхать все глубже, таким он был вкусным.